Книга Перстень русского дракона, страница 30 – Виктория Лисовская

Только услышав про второй завтрак и рыбные расстегаи к нему, господин Свистунов великодушно простился с доктором Свириным и исправником Сиропским, попросил держать его в курсе дел и спешно откланялся, быстрым шагом, чуть ли не силком потащив Глафиру на трапезу в гостеприимную Опалиху.

Глаша и сама не упиралась, ведь в отличие от Аристарха Венедиктовича у нее и первого завтрака не было, ведь она отправилась с госпожой Метинской и Петенькой прогуливаться у озера самым ранним утром.

Вот так, они с корабля на бал, точнее — с озера в столовую, и попали к празднично украшенному столу. Повар Архип своими кулинарными талантами вполне мог затмить кудесницу-мастерицу Глафиру, но у него было самое главное достоинство, чем Глаша никак похвастаться не могла. Архип был мужчина, потому литератор Спасский все время пел ему и его стряпне дифирамбы за столом, ведь «ни одна гусыня в юбке такой грибной соус приготовить не в состоянии». Матильда Львовна при подобных словах лишь закатывала глаза, Петенька был хмур и печален, практически не притронулся к еде, его гувернер англичанин Вильям пытался поддерживать беседу с Аристархом Венедиктовичем, но тот, как обычно, был весьма голоден и ограничивался лишь немногословными «угу», «ага» и «йес, оф кос». Его познания в английской грамматике этим и ограничивались.

Глашу покормили на кухне, где девочки-служанки вовсю обсуждали приключившуюся на озере трагедию:

— Хорошая была барыня, Луизка, добрая! Не серчала, не бранилась, слово плохое не скажет! Жаль как ее! — Худая и востроносая Фрося накладывала Глаше в тарелку вкусную и рассыпчатую кашу.

— А ты ее хорошо знала? — закусывая кашу черным хлебом, спросила Глафира.

— Ну дык имение ихнее Вишневка тутушки, недалече, да и сама барыня приезжала к Петьке нашему, — улыбнулась Фрося, — но сдается мне, влюблен был в нее Петюня наш! Эх, какими он глазами на нее смотрел и все вздыхал только! Навздыхался!

— А шо ему делать-то нать? — перебила ее рыжая Мотя. — За Луизкой этот тьфу… француз увивался… вот наш Петро и не лез в их отношения, а так молодой еще, переживал, конечно!

— А правда, что француз никакой не француз? — шепотом поинтересовалась у девушек Глаша.

Те, не сговариваясь, громко захихикали.

— Тебе и это уже успели рассказать?! Конечно, какой он француз? Наш он, из деревенских был, я его мамку Клавдию хорошо знаю, а сейчас Ванька загордился — из Парижу он… тьфу… — смачно сплюнула Фрося. — Раз мулевать научили его тама, то шо — французом сразу стал?!

— А он не боялся за племянницей хозяина ухлестывать? — удивилась Глаша.

— А шо ему бояться, он ей про себя только говорил, что из Парижу вернулся, шо прославленный художник, шо ее в лучшем виде нарисует! — рассмеялась Мотя. — Луиза же у нас редко появлялась, она и ведать не ведала, что он крестьянский сын.

— А неужели ей никто не рассказал?

— Так барыня с нами не секретничает, ее служанка Дуня знала об этом, она вроде пыталась ей рассказать, но чем там дело закончилось, не знаю, — обгрызая горбуху хлеба, сказала Мотя.

— А дядька Луизы как относился к их связи?

— Яков Борисыч, че ли? Так он это… тю-тю! — припечатала Фрося.

— Как это тю-тю? — переспросила удивленная Глаша.

— А ты это… скоро увидишь, он у нас личность известная… — захихикала Мотя.