Книга Судьба уральского изумруда, страница 81 – Алина Егорова

Он сграбастал Нину и повалил ее на пол, задрал подол платья. Как плитой, придавил ее щуплое тельце так, что девушка не могла даже пошевелиться и с трудом открывала рот, умоляя отпустить.

Все закончилось быстро. Взъерошенная, в разорванной одежде, Нина всхлипывала на полу. Солдат обстоятельно поправлял свой туалет. Девушка только сейчас его рассмотрела: высокий, плотный, чернявый, с мелкими свинячьими глазками и крупным носом на противной физиономии.

– На вот, – поделился он трофеем из мешка. Рядом с Ниной упала какая-то безделушка. Даже немцы ее так не унижали!

Нина вдруг вскочила и схватила автомат.

– Ты ничем не лучше фашистов! – в истерике закричала девушка и выстрелила в насильника.

В тот день Нина впервые убивала людей. Она не почувствовала ничего, кроме пустоты – вязкой и безнадежной, как будто эта пустота теперь заняла место ее души.

Наши дни. Василий

Василию Чумарукову с женщинами не везло. Не любили его женщины, хоть и жалели. Это не водка виновата, а несчастная любовь, сочувствовали ему. Много лет проработав в театре, монтер Чумаруков насмотрелся на игру актеров так, что сам сочинил себе в прошлом «несчастную любовь» и рассказывал о ней с таким чувством, что влегкую вышибал слезу из любой бабы. Но с бабами ему все же не везло: по доброте душевной они кормили, бывало даже прибирались в его квартире, но дальше дело не шло. Чумаруков на них не обижался, сам все понимал: испитая физиономия, засаленные патлы, потрепанная одежда – какая дура на такого клюнет? Однако порой ему было нестерпимо обидно, что другим, не таким рукастым и тихим, как он, везло, а ему нет. Другие пьяницы ничего по дому не делают и не работают, а их бабы всю жизнь тянут на себе – пусть ругаясь и кляня, – но не бросают – тащат, как чемодан без ручки.

Лефтина иногда подбрасывает работенку по старой памяти. Хорошая она. Часто, бывало, приходила, вытаскивала из запоя, не давала пропасть. Жалеет. На что-то большее Чумаруков не рассчитывал. Не дурак, понимал: не по Сеньке шапка. Лефтина ведь – баба с претензиями, разборчивая – давно без мужика, а все носом вертит, принца ждет. Пусть она с ним без ласки, по-родственному, и то хорошо. Приятно, что хоть кому-то он не безразличен.

Только порой ночью, заглянув на дно пятого стакана, Чумаруков чувствовал, как одолевает тоска – хоть волком вой! Ему только пятьдесят, а он уже дряхлый старик. Он и выл. Соседи поначалу пугались, участковому звонили, а потом привыкли.