Книга Операция спасения, страница 70 – Сергей Иванович Зверев

— Вот так просто взяли и расстреляли ни в чем не повинных людей? — опешил лейтенант. — За что? Почему?

— А ты привыкай, партизан! — со злостью бросил капитан. — Привыкай к тому, что враги, когда сами не могут сражаться с подпольщиками, они могут и такими вот способами влиять на местное население. Вы убили немцев, а мы двадцать мирных поляков за это. В следующий раз тридцать убьем. И тогда мирное население, чтобы выжить, начнет предавать своих патриотов. Вот на что расчет: на страх, на желание выжить, пусть за счет других, но выжить. Ближний ближнего предаст ради спасения. Подло? Но действует, я думаю…

Сашка стоял, ошарашенный рассказом командира, невольно представляя эту картину и то, что испытали эти люди перед смертью. Ведь никто и подумать не мог, что все кончится такой вот расправой. Жуткой по своей жестокости и бессмысленности. Хотя это нормальный человек в таком поступке смысла не видит, а фашист, который хуже животного, любого зверя, видит смысл. Это зверь убивает, только когда ему нужна пища, когда голоден. А человек способен на зверства ради удовлетворения своей злости, ненависти. «Учтем, — думал Канунников, — тактику вырабатывать будем и учтем это. А также учтем, что вы не люди и убивать вас будем не как людей, а как взбесившихся зверей».

— Пошли! — махнул рукой Романчук.

Они подошли к нужному месту, где под слоем песка была спрятана лопатка. Разгребли слой песка, земли и сухой травы, и показался прорезиненный брезент, в который была укутана рация. Еще раз убедившись, что в пределах видимости никого нет, Канунников стал забрасывать тросик антенны на ветку дерева, а капитан включил рацию. Закончив свою часть работы, Сашка присел рядом с командиром и уставился на рацию. Она молчала…

— Что за чертовщина? — Романчук выключил и снова включил рацию, стал вращать верньеры настройки частоты, но рация молчала.

Он дул в микрофон, постукивал по нему пальцами, но все было безрезультатно. Сашка хмуро смотрел на все манипуляции командира и начинал понимать, что теперь связи с родной землей у них нет. Нет связи с подпольем, с командованием. И снова они сами по себе, брошенные и забытые всеми. Нет! — оборвал себя лейтенант и сжал голову руками. Не брошенные, не забытые. Просто идет война, а на войне случается всякое. И очень часто случается то, чего ты не хочешь, боишься. Например, выходит из строя рация, кончаются патроны. А еще бывает так на войне, что тебя убивают.

— Все, Василич, — тихо сказал Канунников, — не продолжай. Я думаю, что батареи окончательно сели.

— Сели? Почему? — стискивая зубы, прошипел Романчук. — Ведь работала же она, паскудина, ведь все было нормально!

— Не знаю, может, так и садятся, что сразу, а не постепенно. А может, мороз так влияет, что они быстрее сели. Вчера и позавчера было холодно. Что теперь говорить? Теперь что-то решать надо. Теперь мы снова сами решаем. Нет над нами командования.

— Эх, инженеры, — пробормотал пограничник. — Не могли подсказать. Тоже мне, инженеры.

— Ребята не виноваты, — возразил лейтенант. — Мы же им не сказали, что батареи садятся, мы же не советовались с ними, не спрашивали их. Не кипятись, Василич.

— Но их же как-то, может быть, можно зарядить или еще что-то сделать, — ворчал капитан, глядя на бесполезную рацию.