Книга Воспитание бабочек, страница 136 – Донато Карризи

Серена заулыбалась; профессор не только завоевал ее доверие, но и помог ей пообвыкнуться с мыслью о том, что скоро они увидятся еще раз.

Встречи продолжались. И со временем они уже делили не только трапезу. Через месяц вторничные ужины с профессором стали регулярными. Ламберти утверждал, что вторник – самый грустный день недели, так что он подходит им идеально.

– Почему? – спросила Серена.

– Даже если мы этого и не признаем, по понедельникам нас еще окутывает радость выходных. Но ко вторнику все улетучивается, а до конца недели еще далеко.

Помимо вечеров вторника, они каждый день разговаривали по телефону. Вскоре к постоянным созвонам во второй половине дня, когда оба заканчивали работать, добавились утренний и наконец последний, поздно вечером.

Обычно они рассказывали друг другу, что произошло в их жизни за те часы, пока они не разговаривали. Ламберти всегда вставлял в беседу какую-нибудь забавную историю или случай из прошлого, часто ссылаясь на друзей и родню. Серена же говорила в основном о книгах или о том, чем недавно занималась одна. О семье и знакомых она никогда не упоминала. Разумеется, она не могла рассказать и о группе глюков, иначе пришлось бы объяснять, почему она посещает сеансы с доктором Новак.

Время от времени профессор пытался добиться, чтобы она рассказала о чем-нибудь, кроме событий последних тридцати дней. Ему было любопытно, но он никогда не настаивал. Жизнь Серены как будто началась с их знакомства. И отчасти это действительно так и было.

– По-моему, профессор думает, будто ты какая-то исправившаяся преступница и поэтому скрываешь свою прежнюю жизнь, – предположила однажды Вероника.

– Как в «Никитé», – подхватила Бенедетта. – Кто-нибудь помнит этот фильм? Такой отпадный!

– Ну, примерно так оно и есть, – заметил Макс. – Конечно, помимо того, что ты не преступница.

– Как по-вашему, что мне делать? – спросила Серена; хотелось уже выслушать вердикт. – Мне кажется, долго так продолжаться не может. Рано или поздно у него возникнут подозрения, а я не хочу, чтобы он навоображал себе всякой ерунды.

Она до ужаса боялась, что Ламберти встретит какого-нибудь ее знакомого из прежней жизни и кончится тем, что этот человек все ему расскажет. Мир и впрямь тесен.

– Ты боишься и того, что потеряешь его, скрывая правду, и того, что он сбежит, когда ее услышит, – подытожил Рик.

В сущности, он был прав.

– Дело в том, что мы – это наше прошлое, это неизбежно, – вмешалась доктор Новак. – Но чтобы иметь будущее, необходимо прежде всего вкладываться в настоящее, – несколько туманно прибавила она. – Так что мы можем дискутировать здесь часами, но у меня только один вопрос: вы с профессором Ламберти хотя бы раз поцеловались?

Это интересовало всех, но никто не осмеливался спросить. Новак была прямолинейна и не скрывала веселья, пытаясь развязать Серене язык.

Но между Сереной и Ламберти до сих пор не было никакого физического контакта. Возможно, психолог советовала ей дать себе волю.

– Без хорошего траха у вас вряд ли что-то сложится, – заявил Рик.

Серена не испытывала никакого желания трахаться. Ладно, может, и испытывала, но дело не в этом. Поэтому она решила поговорить с профессором начистоту, прежде чем тот сам укажет ей на так называемого «слона в комнате».

– Я знаю, что ты много о чем хочешь меня спросить, но проблема в том, что я еще не знаю, готова ли отвечать, – на одном дыхании выпалила она. – Мое прошлое – оно как трансатлантический лайнер, затонувший посреди океана. Боюсь, сейчас там полно призраков, и я не уверена, что хочу с тобой туда погружаться.