Книга Воспитание бабочек, страница 173 – Донато Карризи

Командир на шаг отступил. Присутствующие попятились в тень, оставив в конусе света их одних.

Рядом с объективом камеры загорелся красный огонек.

Серена выдерживала взгляд Бьянки Стерли, стараясь не выдать лицом ничего – ни гнева, ни обиды. Пусть эта женщина столкнется с глухой стеной. И не пробьется сквозь эту стену, не выжмет из нее ничего, даже презрения.

Несколько долгих секунд прошло в молчании. Бьянка заговорила первой:

– Ни у одной матери нельзя отнимать детей.

Серена не поняла, всерьез ли Бьянка или просто провоцирует. Поэтому в ответ ничего не сказала.

– Ни одна мать не должна испытывать то, что я заставила тебя испытать, – продолжала женщина.

Голос ее звучал искренне. Но Серена ей не доверяла. Она сильно сомневалась, что Бьянка попросила о встрече только затем, чтобы извиниться. Тем не менее она решила ей потакать.

– Ты тоже потеряла дочь, – произнесла она с притворным сочувствием. – Наверное, это было тяжело.

Женщина поджала губы и на мгновение растерялась.

– Леа была необыкновенной девочкой, – сказала она. – Жизнерадостной, любознательной, отзывчивой, всегда послушной. В те немногие годы, что я смотрела, как она взрослеет, я уже знала, какой она вырастет.

– Я видела, как ты усадила ее в гроте под церковью. Ты наверняка очень ее любила.

– Это было наше место, – призналась Бьянка. – Мы поднимались в церковь помолиться, а потом обычно останавливались перекусить рядом с Черным камнем. Хотя мы были только вдвоем, Леа всегда настаивала на том, чтобы нарядиться в праздничное платье и лакированные туфли. Очень старалась их не испачкать, пока мы вместе шли через лес. Леа брала меня за руку… – Женщина прервалась, подняла правую руку и посмотрела на нее так, словно все еще чувствовала кожей тепло детской ладошки.

Серена хорошо знала это ощущение и сравнивала его с тем, что испытывают калеки, которые утверждают, будто ампутированной конечностью все еще чувствуют щекотку. То же самое и с родителем, потерявшим ребенка. Ты все еще чувствуешь его близость. Невидимые, необъяснимые стигматы.

Бьянка Стерли положила руки на стол, звякнув наручниками.

– Помню рассвет, когда я приехала в домик с ее телом в багажнике. Вокруг не было ни души… Я на руках отнесла ее в церковь. Леа была такой холодной. Я все хотела ее согреть. Прижимала к себе изо всех сил, но она не становилась теплее… Я вырвала половицы молотком и оттащила в сторону, чтобы потом уложить на место. По веревке спустилась вместе с Леей. – Бьянка вздохнула. – Я усадила ее у ручья, постаралась не помять ей платье. Вложила ей в руки ее любимые полевые цветы. Причесала волосы так, как ей нравилось, с заколкой на макушке. – Она слегка прикусила губу. – Пробыла с ней, сколько смогла. Одну ночь, может две; не хотела ее покидать… Потом я ее поцеловала. Повернулась и ушла, не оглядываясь.

Серена удивилась самой себе: рассказ тронул ее до глубины души. Но не следует обманываться: Бьянка Стерли – явно искусная манипуляторша.

Та огляделась. В завесе тени еле различались другие безмолвные зрители.

– Знаю, вы все думаете, что ее убила я… – в ярости сказала Бьянка и снова уставилась на Серену. – Было шестнадцатое ноября, Лее недавно исполнилось четыре года. Это произошло в воскресенье, около десяти утра. Я вышла из хижины на задний двор, где у нас постирочная. Леа была еще в постели – по выходным я разрешала ей спать допоздна. Я постирала и сложила чистые вещи в корзину. Погода стояла прекрасная, теплая для осени. Поэтому я пошла развешивать одежду на улице… До сих пор помню тишину. Легкий ветерок скользил мимо меня, развевая простыни, затем уносился прочь, а вскоре возвращался. Казалось, ветер хотел со мной поиграть. В такой день с тобой ничего не может случиться, верно? – Она горько рассмеялась. Затем помрачнела. – В то время у нас была немецкая овчарка. Я услышала, как пес лает: лай доносился из дома. Я сразу поняла: что-то случилось. Не знаю как, но поняла. Уже в отчаянии, я бросилась бежать. Войдя, я увидела ее на полу у подножия лестницы. Она лежала в странной позе: руки и ноги вывихнуты, как у марионетки, которой перерезали ниточки. А голова… Голова неестественно наклонена. И глаза устремлены прямо на меня. Но Леа не моргала… Тут я и поняла: в ее легких уже не было воздуха, кровь перестала течь по венам, внутри у нее не осталось ни мыслей, ни боли, ни радости. Все закончилось в один миг… Я подняла глаза, гадая, на какой ступеньке она споткнулась… Не бегай по лестнице… Сколько раз я ей повторяла… Мой руки, тщательно пережевывай пищу и не разговаривай с набитым ртом, не лазай, смотри под ноги: сколько наставлений мы, матери, даем, толком не понимая зачем… В глубине души мы повторяем эти увещевания, думая, что тогда какие-то вещи не произойдут. Эдакое защитное заклинание. На самом деле мы в это не верим, мы убеждаем себя, что с нами ничего подобного никогда не случится… Но мы ошибаемся.