Книга Дом без воспоминаний, страница 104 – Донато Карризи

– Жаль, но никакого описания нет, – говорю я орку, возвращая письма.

Похоже, у него то же самое. Он дуется, как ребенок, которому не дают то, чего он просит.

– Но, думаю, платье в цветочек все-таки подойдет, – говорю я: теперь мне уже все равно.

Он загорается:

– Поможешь подобрать к нему красивые туфли?

Через несколько минут ансамбль готов. Платье в цветочек, белые туфли на небольшом каблуке, черная лакированная сумочка. Одно к другому не очень подходит, но орк не замечает. Сумочку он выбрал только потому, что она «блестит». Принес все на кухню, повесил плечики с платьем на колышек, прибитый над дверью в подвал, а внизу поставил туфли. Весь остаток утра у меня перед глазами это опустевшее платье. Время от времени ветер задувает в открытое окно, и платье колышется.

Похоже на привидение.

Я думаю о той, которая облачалась в это платье, и о той, которая вскоре в него облачится. Что я почувствую, увидев мамино платье на той, другой? И думаю, что именно за дверью, на которой оно висит, я, спустившись по лестнице, ведущей в подвал, найду ответы на все вопросы.

В этой двери никогда не было замочной скважины, не было и ключа. Только дверная ручка. Но я слишком робею, чтобы пойти и проверить.

Я возвращаюсь в свою комнату, ложусь на кровать, смотрю в потолок и задаюсь вопросом: почему из подвала не воняет? Но самой постановкой вопроса пытаюсь себя утешить. Если бы мама и папа были там, мы бы ощущали трупный запах. Но Белла все время возвращается туда и скребется в дверь, будто что-то учуяла. Я по-прежнему ее оттаскиваю, чтобы орк не заметил и снова не предложил мне накормить собаку маминым снотворным. Может, лучше опять их подсыпать ему, эти таблетки? Все, сколько есть. Смешать с едой и отравить его. Но боюсь, что на этот раз он заметит. Не потому, что хитрый. Я сначала думал так, но потом понял, что он просто глуп. «Ум глупцов – в недоверчивости», – всегда повторяла мама. Когда глупцы чего-то не понимают, они сразу становятся подозрительными. Поэтому их можно облапошивать до определенного предела. Потом их все настораживает, они перестают доверять, и переубедить их никак нельзя. Самое скверное то, что с такими типами никогда не знаешь, на что они способны, какой реакции ждать от них. Поэтому из всех людей глупцы наиболее опасны.

– Ты не должна больше подходить к двери в подвал, – приказываю я Белле, а та сидит у моей постели и смотрит на меня, склонив голову, с самым невинным видом.

У собак особый нюх, все это знают. Особенно у золотистых ретриверов. Что притягивает Беллу? Там, внизу, одно горючее, твержу я себе. Но тела, возможно, плавают в чане. И запах перебивается вонью от керосина. Я должен спуститься вниз, поднять крышку и посмотреть. Но папа не разрешал мне. Говорил, что от запаха может закружиться голова, я могу потерять сознание. И тогда задохнусь или упаду в чан. Может, мысль и неплохая. Так я положу конец страху, грызущему меня изнутри. Я не хочу больше это терпеть. Прошу тебя, Боженька, пусть это прекратится. Но, возможно, скоро все станет еще хуже.

Платье в цветочек колышется, подвешенное над дверью. Рыжая с поляроидного снимка вот-вот приедет.

С завтрашнего дня их будет двое против одного. Ничего хорошего это не сулит. Если сейчас у меня мало шансов выпутаться из сложившегося положения, через несколько часов их станет еще меньше. Когда мама с папой вдвоем обрушивались на меня, я не мог сопротивляться; что говорить о сумасшедшем и подружке ему под стать?