Книга Горькая истина, страница 132 – Шанора Уильямс

– Ясно. – Молча гляжу в окно кафе и наконец спрашиваю: – Ты и сейчас с ним общаешься?

Мишель энергично мотает головой:

– Нет. Об этом и речи быть не может. Не допущу, чтобы Элайджа имел хоть какое-то отношение к этой истории. – Она подается вперед и, понизив голос, произносит: – Мой сын не должен знать, что его отец – преступник, застреливший мужчину и пытавшийся убить двух женщин. Если Элайджа спросит меня об отце, когда подрастет, я ему все расскажу. Но только не сейчас.

Я киваю, и Мишель откидывается на спинку стула.

– Будет лучше, если я отойду в сторону и прекращу с ним всякое общение, – продолжает она. – Он несколько раз мне звонил, но я не ответила.

Снова киваю. Ну, хоть одна хорошая новость. А впрочем, надолго ли хватит ее решимости? Доминик умеет втираться в доверие.

– Ну так вот…

Мишель слегка наклоняется вперед и роется в заднем кармане джинсов.

Выудив оттуда сложенный листок бумаги, она кладет его на столешницу и пододвигает ко мне. Элайджа смотрит на него, но быстро отвлекается: на экране телефона явно происходит что-то более интересное.

– На самом деле я хотела с тобой встретиться, чтобы отдать вот это. Чек. Возвращаю тебе часть украденных денег. Мне помог папа, и у меня самой есть кое-какие сбережения для экстренных случаев.

Изучаю бумагу. Чек на десять тысяч долларов. Эти деньги – мои по праву. Мне бы следовало положить их на свой счет и распрощаться с этой женщиной, но я снова гляжу на ее сына и вздыхаю, а затем пододвигаю чек обратно к Мишель. Та озадаченно хмурится.

– Мне не нужны твои деньги, Мишель. Да, он переводил их тебе без моего ведома, но благодаря им ты заботилась о сыне. Ты использовала их для того, чтобы обеспечить хорошую жизнь вам обоим. – Выдерживаю паузу и вглядываюсь в ее лицо. – А как он общался с Элайджей? – Я киваю на мальчика.

– На удивление хорошо. Навещал он нас не часто, но, когда приезжал, безумно баловал сына. Элайджа любит книги, и он скупил для него целую библиотеку, читал ему, водил его гулять в парк. Всегда забирал у меня Элайджу, чтобы я могла отдохнуть. – Мишель издает мрачный смешок, и я невольно чувствую себя виноватой, оттого что разрушила ее спокойную жизнь. – Я знаю, что Домин… что он совершил много дурных поступков, и то, как он вел себя с Элайджей, скорее исключение, чем правило, но мне кажется, что если у него и была благая цель, так это стать хорошим отцом. Воспитание сына – единственное, что было для него свято.

– Понимаю, – тихо говорю я.

Мишель вздыхает и пожимает плечами, а я чувствую, что больше не могу здесь находиться. Слушать о том, каким был Доминик в другой семье, для меня настоящая пытка. Еще не хватало, чтобы чужая тетенька разрыдалась на глазах у ребенка. И вообще, я не желаю сочувствовать бывшему мужу.

Беру сумку и встаю.

– В течение следующей недели можешь снять с открытого им банковского счета последний депозит. В общей сложности шестьсот тысяч долларов. Надеюсь, этого хватит и на твои нужды, и на будущее Элайджи, чтобы он не вырос таким, как отец.

Глаза Мишель наполняются слезами. Она смотрит на меня в изумлении:

– Джолин, ты вовсе не обязана нам помогать.

– Не обязана, но хочу.

И я говорю правду. Все эти годы меня терзали угрызения совести из-за того, что с ней сделал Боаз. Я воображала, что если он и применит насилие, то лишь для того, чтобы хорошенько напугать Мишель. Я не думала, что Боаз ее покалечит. Как бы я ни оправдывалась, Мишель живой человек, а я пошла по тому же пути, что и Доминик: решила поиграть в Господа Бога. Знаю, деньгами мою вину не искупить, но, во всяком случае, Мишель они пригодятся. Все мы несовершенны. Каждый делает ошибки. Ты не задумываешься о возможности ужасных последствий, пока они не встают перед тобой в полный рост.