Книга Горькая истина, страница 97 – Шанора Уильямс

Я решила, что после кошмарной ночи с Домиником хватит с меня приключений. Буду работать целыми днями, а по вечерам меня никакая сила из дому не вытащит. Впрочем, о тусовках после случившегося даже речи не шло. Я ведь теперь уродина. Рана на лбу, конечно, зажила, но красный выступающий шрам сразу бросался в глаза. Вид у меня был такой, будто в голову вцепилось острыми зубами какое-то страшное чудовище, не говоря уже о том, что жестокие мигрени, которыми я отныне страдала, настигали меня без предупреждения. Я часто не могла закончить фразу, потому что в голову никак не приходили нужные слова. Мысли вечно ускользали.

По утрам при одном взгляде в зеркало мне хотелось плакать. Я не могла понять, почему Доминик так со мной поступил. Тем не менее с каждым днем смутные воспоминания становились все отчетливее. Сначала в голове мелькали какие-то бессвязные обрывки, похожие на кадры черно-белых немых фильмов, поэтому отмахиваться от них было легче. Но подробности всплывали, история росла как снежный ком, и вот на меня обрушилась лавина. Врач предупреждал, что некоторые воспоминания вернутся не сразу, лишь спустя какое-то время. Но я-то надеялась, что успею прийти в себя и «какое-то время» – это года три-четыре, а вовсе не два месяца.

Потому что меня накрыло так, что я не могла нормально спать. Однажды я проснулась посреди ночи с криками и схватилась за сердце, вспомнив мужчину, навалившегося сверху, стопку бумаг и грозный взгляд Доминика. Мы с ним подрались, я ударилась головой, а потом меня забросали холодной землей. Когда в мою комнату вбежала Шавонн, глаза у нее были круглые как блюдца. Увидев меня на кровати в позе зародыша, подруга легла рядом. Я плакала, а она обнимала меня и повторяла, что все будет хорошо.

Но разве все хорошее когда-нибудь вернется? Прежняя Бринн поверила бы этим словам, а нынешняя плохо понимала, кто она такая. В ее душе поселились холод, горечь и ярость. Она стала жалкой тенью самой себя, эта трусиха даже почту проверять боялась.

Утром Шавонн попыталась меня взбодрить. На завтрак она соорудила целый шведский стол: яйца, блины, бекон, апельсиновый сок. Мы ели вдвоем, молча, под тихую мелодию из сериала «Зачарованные» 1998 года. Вскоре после этого я пошла на работу: нужно было помочь утренней смене во «Франко» подготовиться к празднику в честь помолвки, по случаю которой ресторан забронировали целиком на весь вечер.

Я направилась в зал, но, с порога заметив мужчину у барной стойки, словно превратилась в ледяную статую.

БРИНН

Этот человек обернулся. Я не ошиблась: передо мной был он. Немолодой белый мужчина с огромным носом, пришедший в ресторан с Домиником в тот день, когда моего бывшего угораздило нагрянуть в Новый Орлеан. Мужчина разговаривал с Чедом, одним из наших барменов, и в руке у него был контейнер с едой навынос. Я никак не могла вспомнить имя этого человека. Джим? Джейк? Нет, Джон. Точно, Джон.

Стоя в дверях, я тяжело дышала. Я не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы захотела. Я приросла к полу, и сердце у меня ушло в пятки, когда Джон попрощался с Чедом и повернулся в мою сторону. Он зашагал к выходу и, поскольку я невольно преградила ему дорогу, скользнул по мне взглядом. Улыбнулся, как настоящий джентльмен, и обошел меня.