Книга Огни Хафельберга, страница 115 – Софья Ролдугина

«Пойдёте дальше вдвоём?» Мартель нервно перебросил фонарик из правой руки в левую и сглотнул. Ага. Туннель шёл вниз под приличным наклоном. Оплавленная поверхность под ногами опасно проскальзывала. Из глубины пещеры веяло слабым ветерком, влажным, ледяным, слегка плесневым, похожим на дыхание умирающего. И от этого кожа у Мартеля становилась неприятно холодный и влажный, и его начинал бить озноб.

Солнце сюда уже не доходило, единственным источником света оставался фонарь.

А если батарейки вдруг сядут?

А если дальше проход сузится еще сильнее? В тон его мыслям поинтересовался Шелтон. Или ты поскользнешься и сломаешь ногу? Как будешь выбираться? — Не поскользнусь. — Я не понимаю, откуда такое упорство, Шванг? Сквозь одежду проступает угольная чернота, обнажаются медленно кости, цепочка с дешевым амулетом плавится, как сырная стружка в духовке, последними сгорают почему-то волосы, такие же ярко-рыжие, как пламя.

Мартель прерывисто вздохнул и крепко сжал фонарь. — И не поймешь. — Шелтон, я быстро, правда. Если задержусь, пнешь меня потом, а если сломаю себе ногу, бросишь подыхать. Договорились. Шелтон равнодушно отвернулся. Ульрики наблюдала за их диалогом молча, и глаза у нее красновато-блестели в темноте, как у птицы.

Марцель хмыкнул, подернул толстовку и гордо проследовал в сужающиеся устья пещеры. И только когда ступил за поворот, понял, что забрал единственный фонарь, и Шелтон остался в полной темноте. В полной темноте, под толщами и толщами скал. «Эй!» Марцель замер, и на него тут же налетела улья реки. Мягко, почти сразу остановившись.

«А тебе там, э-э, нормально? Одному?» Стратег ответил с задержкой, а голос у него звучал гулко. Эхо было виновато. «Разумеется. В отличие от тебя я не ребёнок, Шванг. Возвращайся скорее. И целым». Марцель стиснул зубы и осторожно, мелкими шажками двинулся по туннелю, стараясь действительно не навернуться на скользком камне. Теплые пальцы ульрики жестко впивались в локоть, словно она боялась потеряться.

Но поступь была уверенной, а в мыслях бушевало всепожирающее пламя. Жар, искры, треск камня и стон металла. Туннель постепенно становился уже. Разум, кажется, сосредоточился только на звуках и тактильных ощущениях. Свет от фонаря разливался будто бы в ином пространстве, за туманно-сумеречной пеленой. Марцель видел камень, но не мог осознать, что это камень.

Зато ладони осязали поверхность скалы. Холодная гладкость, плавные углы, водный конденсат точно испаренного больного. Каждая капля подтек, каждая выпуклость и впадинка, все смутно знакомое и понятное. Так маленький ребенок в бреду ощупывает лицо склонившейся над ним матери. Это и было, как во сне, или в невесомости, и чувство и реальности разрасталось в груди, как ядовитая плесень.

Мартель слышал свое дыхание и биение сердца, и сердце Ульрики тоже, и даже ток крови в ее венах. Он слышал тяжелое скрежетание камней, неизмеримой массой давящих на свод пещеры, слышал, как сухие кедровые корни слепо тыкаются в сухом и скудном почвенном слое, как шелестит песок, ссыпаясь от ветра в щели. Слышал, как размеренно дышит Шелтон. По вдоху натрия удара сердца пульс замедленный, ровный, уверенный.

А потом туннель вдруг резко нырнул вниз. Мартель вскрикнул, фонарь покатился куда-то в темноту, жесткая поверхность врезалась в спину, лопатки, локти, затылок. Несколько секунд слепого ужаса, и стало ясно, что падать, в общем-то, некуда.