Книга Огни Хафельберга, страница 172 – Софья Ролдугина

Марцель медленно выдохнул и отпустил телепатию. Мысленный гам захлестнул нутро мутным речным потоком. Александр Декстер что-то сказал, потом еще и еще. Все встали, и Марцель с ними, вытягивая шею, пытаясь за чужими спинами рассмотреть, протянуть зыбкую ниточку контакта.

Зрение странно обострилось. Он видел капли испарины на шее у дебелой женщины на две скамьи впереди, видел удивительно объемный и рельефный контур перстня на чьей-то руке, определенно мужская кисть, но женская-женская кружевная манжета, а чужие спины загораживают фигуру.

Он видел вышербленную на лавке в первом ряду белое дерево на сколе вытертого лака, и складки на лиловой юбке у девушки, как линии жизни и судьбы, и отблеск свечного огонька на амвоне, дрожащая, идеально круглая рыжая монетка, и тонкие пальцы Александра Декстера с четкими белыми лунками у основания ногтей, и свет, дрожащий у него на ресницах, и черные, как уголь, волосы, разделённые строго на прямой пробор, и чёрные улыбчивые глаза. Он видел это через других, вмешиваясь в разум, цепляясь за восприятие, и плёл, плёл, плёл свою паутину.

А потом Александр Декстер, словно услышав что-то, поднял голову и встретился взглядом с Марцелем. Есть контакт! Глаза Александра Декстера не казались чёрными, действительно были такими. Первую секунду Марцелю показалось, что он шагнул на асфальт, а увяз по пояс в смоле, и теперь его затягивает глубже, и нельзя даже пальцем на ноге шевельнуть.

Это нечто не имело ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни текстуры, просто замедление, вязкость, как овеществленный концепт, а не менее захватывающий разум все больше и больше.

«Я не хочу туда, не хочу, не хочу!».

Ужас сковывал мысли, и Марцель, кажется, запрокинул голову к куполу, словно тонул и задыхался по-настоящему, когда электрическим разрядом по нервам прокатилось осознание — это не пустота, не бессмысленная вязкость, это самоконтроль. И страх исчез. Смола стала хрустальным лабиринтом с прозрачными стенами, в центре которого трепетал на ветру оранжевый огонёк.

Где-то в бесконечно далёкой параллельной реальности Марцель чувствовал, как Шелтон незаметно помогает ему сесть, поддерживает, не даёт упасть, как онемевший храм наполняет мужской голос, не слишком приятный, слегка скрипучий, но неплохо поставленный, как светлеет взгляд у бранчливой старухи по правую руку и как наблюдает из-под прикрытых век за священником её муж. Марсель шёл по лабиринту к огню, и чем ближе подбирался, тем выше и ярче тот становился.

А потом зазвучала музыка. Сначала она спустилась с высоты, медленно, как падающий с вершины башни шёлковый платок на ветру, окутала разум прохладой и чистотой, подхватила органными голосами и взметнула вверх к нарисованному небу и к святым с позолоченными нимбами, и… заиграла со всех сторон, совершенно реальная, осязаемая, резонирующая с той мелодией, что уже звучала в сознании.

Крустальный лабиринт остался далеко позади. В музыку вплелись женские голоса, слабые и невесомые, но удивительно гармоничные. Марцель порывисто оглянулся. Лицо Рут было совсем близко. Она жмурилась, и плотно сжатые губы ее белели узкой полоской. Марсель смотрел на нее глазами старой монахини по имени Андрея, в груди у которой трепетало бабочкиными крылышками предчувствие чуда.