Книга Кофе и полынь, страница 104 – Софья Ролдугина

Лайзо недоверчиво смотрит на свои ладони, потом на меня.

Глаза у него шальные.

— Прости, — говорит он. — Всё будет хорошо, я…

И вспыхивает, как бумажная кукла.

Бездумно, бессмысленно я тянусь к нему — и здесь, и там, далеко, над холодными водами залива, где крошечная искра — самолёт — несётся к водной глади. Протягиваю руки, пытаюсь поймать эту искорку в ладони, удержать, но она проскальзывает между пальцами и с шипением падает в море.

Страшно.

Мне очень страшно, и ничего не изменить.

…Я резко выпрямилась, тяжело дыша.

Доктора Хэмптона в комнате не оказалось, и Юджинии тоже. Зато была Паола, Эллис — и чуть дальше, у двери, Клэр.

За окнами занимался рассвет.

Одежда у меня стала мокрая от испарины, словно после лихорадки.

Когда я встрепенулась, то первым ко мне кинулся Эллис; лицо у него выглядело очень уставшим и немного безумным.

— Святые Небеса, Виржиния, наконец-то! Кеннет давно очнулся, а вы… ну и напугали вы нас! — он принуждённо рассмеялся, одновременно наливая из кувшина в стакан воду, а затем протянул его мне. — Я много повидал, уж поверьте. Но когда свет замигал, с полок сами собой посыпались книги, а двери разом распахнулись… Вашему доктору едва не пришлось вызывать доктора! Ну, сейчас он с детьми. Спать никто, как понимаете, не лёг, ну это и понятно… Вам что-то надо?

Воду я не выпила — вылила в себя, клацая зубами. В голове был туман; в груди болело так, что не вздохнуть.

Мысли путались.

— Пожалуйста, оставьте меня одну. Сейчас.

— О, ну, разумеется, только мы все сначала убедимся, что вы в порядке, а потом вы расскажете, что всё-таки случилось, и…

Он продолжал говорить; я посмотрела на Клэра исподлобья. Не знаю, что он прочитал в моих глазах, но Эллису после этого даже договорить не дал — ухватил его за воротник и выволок из комнаты силком.

Паола тревожно оглянулась на меня, но вышла сама.

А когда затворилась дверь, я подтянула колени к подбородку — по-детски — и, уткнувшись в них, разрыдалась. Беззвучно; давясь слезами и всхлипами.

Лайзо погиб.

Лайзо упал с неба, и всё из-за меня.

Если бы я не позвала его, пока он был в бою, если б он только не отвлёкся…

Мешочек с амулетом был пуст; на тонком батисте расплылось безобразное пятно.

Лайзо погиб из-за меня.

Этого не исправить.

Я думала, что буду плакать долго, но слёзы иссякли раньше, чем даже солнце окончательно поднялось над горизонтом. В доме было тихо, словно все ходили на цыпочках. Так передвигаются крадучись и шикают друг на друга, если боятся побеспокоить тяжелобольного…

Или в доме, где лежит покойник.

В кувшине у изголовья кровати нашлась вода. Я поплескала на руки, потом отёрла лицо; стало полегче, но ненамного. Грудь точно обручем стянуло, не вздохнуть толком; руки тряслись. Стекло в окне треснуло, и ставни перекосились. Подломилась и одна ножка у комода, стоявшего у стены — там Кеннет и Чарли хранили игрушки и памятные вещицы из дома.

«Надо сказать мистеру Чемберсу, чтобы всё сломанное починили», — подумала я, и к горлу подкатил комок.

Нет. Не всё можно починить, не всё можно исправить…

Каждое следующее действие или мысль причиняли только боль, делали хуже. Страшно было надеяться на то, что сон — просто сон, и Лайзо жив, где-то там, далеко, ведь если надежда не оправдается… Попусту надеяться — лишь растягивать агонию.