Книга Кофе и полынь, страница 120 – Софья Ролдугина

Слепые бойницы; незрячие глаза, затянутые чёрным туманом.

Но всё есть в нём то особое благородство, которое заставляет сердце сжаться, и тогда жалеешь, что нечто хорошее уходит, что время его миновало безвозвратно.

— Граф Ллойд, — зову я, как и прежде.

— Это я! — печально откликается он, поворачиваясь на месте снова и снова. — Да, да, граф Ллойд — это я.

И нет комнаты, и самого «Клуба дубовой бочки» тоже нет. Мы стоим на холме — не знаю, право, существует ли он на самом деле; перед нами простирается Бромли — изменчивый город в низине, на дне «блюдца» с загнутыми краями, рассечённый Эйвоном, как трещиной. Здесь трава по колено, густая, но почти неосязаемая, как дым; над нами небо, где звёзды летят наперегонки с луной, а луна меняет фазы.

— Договор исполнен, — говорю я.

Слова не исчезают; они повисают вокруг нас в воздухе — неясное сияние, мерцающее движение. Я рассказываю об Альберте Гибсоне — о человеке, похожем на остывший пепел, едва ли сохранившем живую искру, и о его мести, которая не принесла облегчения. Рассказываю об обманутом секретаре, искренне винившем себя за то, что поддался обману и едва не утратил доверенные ему документы. Наконец о документах — о том, как аккуратно извлекли их из тайника и передали в Особую службу, туда, где знают им цену…

Туда, где их не позволят обратить во вред Аксонии.

Граф Ллойд слушает. Он недвижим, но весь его силуэт, зыбкий, как туман, словно бы становится чётче — и одновременно прозрачнее, светлее.

Наверное, так уходит тревога.

— Вот как, — говорит наконец граф, и голос его похож на голос живого человека, просто усталого. — Вот как оно обернулось… Скажите, леди, — он поднимает голову и смотрит в упор; взгляд ощущается как слабое тепло — так бывает, если поднести руку к свече, угасшей только что. — Я сильно виноват?

Оценивать вину, взвешивать грехи на весах… На то воля Небес, а не человеческая. Однако граф ждёт от меня не суда, а утешения.

И я отвечаю:

— Вы поступали так, как вам велела совесть. И долг… — умолкаю, а потом добавляю: — Я думаю, что вы поступали хорошо. Я… буду помнить о вас.

Наверное, это именно то, что графу Ллойду нужно услышать, потому что ощущение света, пробивающегося сквозь него, становится сильнее.

— Спасибо, — произносит он и, кажется, улыбается. — И за то, что вы сдержали обещание, я тоже благодарен… Пришёл срок и мне ответить тем же.

Стоит ему произнести это, и всё замирает: луна; звёзды; трава, колеблемая незримым ветром. На в сравнении с неподвижным, безмолвным миром живой город внизу, в долине, кажется похожим на бушующее море.

Где-то там — Валх.

— Тогда найдите колдуна, — прошу я тихо. — Того, кто не жив и не мёртв. Того, кто преследует мою семью уже три поколения. Того, чьи руки в крови; кто несёт зло… Некогда он был жрецом и в каком-то смысле защитником этой земли, но всё изменилось. Найдите его; найдите, где он прячет своё тело, потому что иначе мне не победить.

Договорив, я достаю из-за корсажа медальон, тот самый, где леди Милдред, совсем ещё девочка, и Абени изображены вместе — а за ними стоит Валх, грозная тень, мертвец, жадный до жизни… Медальон на самом деле хранится у маркиза, но сейчас, во сне, это не имеет значения.

Граф Ллойд забирает его и долго-долго смотрит на изображение — так, словно пытается не просто запомнить в деталях, а проникнуть в самую суть. Затем он поднимает руку — и в руке возникает рог. Над холмом прокатывается низкий, будоражащий звук, и на пение это откликаются другие рога. И звенит металл — мечи и доспехи; и трепещут знамёна на ветру. Граф Ллойд — в полном рыцарском облачении, непохожий на себя — берётся за рукоять и обнажает клинок.