Книга Кофе и полынь, страница 121 – Софья Ролдугина

И — указывает на город.

Целое мгновение, бессмысленное и мучительное, не происходит ничего, а затем поднимается вдруг волна, сизо-серая, похожая не то на дым, не то на туман, и захлёстывает холм. Меня она обтекает с двух сторон, как вода огибает камень в стремнине, но я слышу отчётливо и ясно и боевые кличи, и перестук копыт, и бряцание оружия…

Граф Ллойд дарит мне долгий взгляд — и тоже вливается в этот поток; тень среди теней, мертвец среди мертвецов.

Волна, в которой чудятся лица и силуэты, скатывается с холма и захлёстывает Бромли.

«Сонмы, — думаю я. — Их сонмы».

Звёзды и луна, замершие было, снова приходят в движение, и ветер снова колеблет верхушки травы. Бромлинское «блюдце» захлёстывает сизо-серый поток, переливается через край, в Ист-хилл, и рассеивается. В какой-то миг кажется даже, что он уходит, как вода в песок, исчезает бесследно… Но то здесь, то там вздымается снова эта волна.

В Смоки-Халлоу.

Близ королевского дворца.

В Дэйзи-раунд…

Докатившись до Вест-хилл, поток задирается к небу — и обрушивается назад, в город, откатывается, как море во время отлива. Я снова слышу конский топот, и металлический звон, и голоса, и пение рогов. Волна прокатывается мимо меня, огибая, и уносится во тьму за холмом.

Из тумана выступает граф Ллойд, рыцарь в полном облачении. На поясе у него рог; меч убран в ножны. Становится очень тихо — так, что слышен звон, который издают звёзды высоко-высоко над головой.

Здесь только я; и мёртвый граф; и вечность.

— Мы не нашли колдуна, — говорит он. — Но нашли его след.

И протягивает мне цветок.

Это подсолнух — чахлый, одичалый, размером с детскую ладонь. На секунду он вспыхивает вдруг, точно на него падает луч закатного солнца… и так же вспыхивает купол вдали.

Собор святой Люсии.

— Договор исполнен, — произносит граф тихо и глухо, а затем делает шаг назад и исчезает прежде, чем я успеваю что-либо спросить.

Когда я проснулась, уже совсем рассвело. Окно распахнулось настежь; комната выстыла. Выветрились бхаратские благовония, и пахло осенью — сухой листвой, увяданием, обнажившейся землёй… С площади доносились автомобильные гудки, звук шагов, перестук копыт, человеческие голоса. Быстро летели по небу облака, линялые, рваные. Верхушки деревьев начали оголяться. Близость зимы ощущалась как никогда ясно: вот-вот, сейчас, совсем скоро.

В руке у меня был зажат цветок подсолнуха — пусть хилый, с тонким стеблем и редкими лепестками, но живой, словно только что сорванный.

— Значит, собор святой Люсии, — пробормотала я. — Что ж, по крайней мере, ясно, с чего начать.

В одиночку ехать мне не хотелось, но Мадлен нужна была в кофейне — всё же нехорошо оставлять гостей совсем без привычной заботы. Клэр выглядел очень сонным и откровенно измученным — бдения у постели Кеннета порядком измотали его, и потому после завтрака я спросила Паолу, не желает ли она составить мне компанию.

Паола удивилась, но согласилась, разумеется.

Хоть поездка выдалась и недлинная, но молчать всю дорогу было бы глупо, а потому мы беседовали о пустяках. О погоде, особенно переменчивой нынче осенью; о том, что по краю Спэрроу-плейс частенько стала гулять пожилая дама с очаровательным сеттером на поводке, и этот сеттер иногда гоняется за опавшими листьями; о том, что Лиам в последнее время полюбил рыцарские романы… В романах я, увы, не разбиралась, в отличие от Паолы, которая даже в образе «мистера Бьянки» всюду возила с собой несколько дюжин книг.