Книга Кофе и полынь, страница 44 – Софья Ролдугина

— Да дурень он, как и его отец! Да и нравом пошёл в него…

В доме тоже почти ничего не изменилось, только будто бы стало почище и посвежее — или же я на сей раз не замечала недостатков и не рисовала себе в воображении ужасные картины. Зельда провела нас на кухню. Тут было, пожалуй, жарковато из-за растопленной плиты и пахло похлёбкой, но на потолочных балках, как и прежде, висели связки трав и странные амулеты. Я забрала у Клэра корзину и передала Зельде, сказав:

— Надеюсь, вы не откажетесь принять небольшой подарок. Здесь немного чая, пряностей, белого сахара и фруктов, а также бхаратская шаль: мне кажется, она пойдёт к вашим глазам и красиво оттенит их… Нет-нет, возражения не принимаются, — быстро добавила я, не давая ей вставить ни слова. И затем извлекла из ридикюля жестянку с засахаренными цветами: — А вот небольшой подарок от Лайзо из Алмании. Мы виделись недавно во сне, и он просил передать вам это — и извинения. Ему жаль, что он не может пока попросить прощения лично. Но, уверяю вас, когда Лайзо вернётся, он обязательно скажет это сам, поэтому, прошу, не сердитесь на него.

Крошечную жестянку, благоухающую сладостью, розами и фиалками, Зельда приняла бережно, обеими руками, точно реликвию, и тихо спросила:

— Так ты думаешь, птичка, он вернётся?

— Разумеется! — с достоинством ответила я, хотя сердце у меня, признаюсь, пропустило удар. — Лайзо ведь обещал, а он не из тех людей, что нарушают обещания. Как можно сомневаться?

Пожалуй, я ожидала чего угодно: что Зельда начнёт браниться, или что она спросит меня о сне, или велит не болтать глупостей… Но только не того, что она глубоко вдохнёт — и расплачется навзрыд.

— Женщины, — с видимым отвращением пробормотал Клэр и, достав из кармана надушенный платок, вручил его Зельде, а потом помог ей сесть. — Никакого достоинства, самообладания и… Нет-нет, пожалуйста, не стесняйтесь, продолжайте плакать, пока вам не станет легче. Воды? Или, может, вам нужны нюхательные соли?

Зельда шумно высморкалась в его платок и простонала:

— Ох, не могу, ох, Лайзо, упрямый остолоп… Соли для ледей оставьте, а мне б покрепче чего глотнуть.

На мгновение выражение лица у Клэра стало нечитаемым… а потом он извлёк из внутреннего кармана пальто маленькую изящную фляжку, открутил крышку — и протянул Зельде:

— Вот, прошу. Исключительно для здоровья.

Из фляжки — уж это я после визита в «Клуб дубовой бочки» знала наверняка — пахло крепчайшим виски. Зельда сделала глоток, закашлялась, прижимая платок к губам, потом приложилась к горлышку ещё. Мало-помалу слёзы иссякли.

— Мы ведь знатно разбранились, когда он уезжать надумал, — призналась она тихо, окончательно успокоившись. — Ишь, чего надумал — за славой отправился, да ещё куда… Не шутки это. Много я ему дурного наговорила, а под конец погрозила материнским проклятием, если он ослушается. А он возьми и скажи: «Не бывало такого, чтоб недоучка, неумеха и вдруг прокляла настоящего колдуна». И глаза у него раз — и засветились будто… Ну, перепугалась-то я знатно, но всё же нрав у меня крутой. Взяла да отхлестала его по щекам. А он повернулся и ушёл молча. И снится мне с тех пор не каждую ночь, но частенько, что Лайзо, кровиночка моя, падает с большой высоты, с самого неба, а свет то вспыхивает, то гаснет. И так это страшно!