Книга Пока любовь растворяется в воде, страница 126 – Фульвио Эрвас

В ночном выпуске новостей уже полным ходом рассказывали о блестящем раскрытии жестокого убийства. Хвалебные речи в адрес следователей, заявления комиссара Леонарди, и на этом — всем спокойной ночи.

Стуки выключил телевизор. Сразу после ужина инспектор отвез Аишу к ее родителям. «Хотя бы на несколько дней, — как сказал себе Стуки. — С полицейской охраной у дома она там точно будет в безопасности». От Ландрулли новостей пока не было. Стуки лег на кровать и открыл дневник Аличе.

Рисунки женщины были довольно остроумны и весьма красноречивы: насекомые с человеческими чертами, в одежде и без, с физическими недостатками, обнажающими уродства души изображенных мужчин. Под каждым рисунком Стуки заметил непонятные сочетания букв или цифр. Инспектор предположил, что некоторые числа могли быть датами начала или окончания отношений, а аббревиатуры представляли собой какой-то загадочный код, и, вероятно, ни мать, ни сестра Аличе так и не смогли его расшифровать. Изображения были забавными, язвительными, злыми, но в то же время в них чувствовалось сострадание. Многие мужчины обладали неоспоримыми недостатками, космическими пустотами, глубиной, измеряемой в нанометрах. Стуки поймал себя на мысли, что начинает понимать, как эти наблюдения Аличе смогли настолько увлечь ее сестру, что та затерялась в этом мире карикатурных мужчин и в океане воды, растворяющем поддельную любовь, как написала Аличе под своими рисунками.

Елена пригласила Стуки на ужин, но он попросил ее прийти к нему домой. Услышав на лестнице легкие женские шаги, инспектор подождал, пока Елена позвонит в дверь. Стуки помедлил еще несколько секунд, надеясь, что соседки на этот раз все хорошо рассмотрят и прекратят за ними шпионить хотя бы на время. Все они нуждались в спокойствии и возможности расслабиться. «Всем нам сейчас необходимо немного тишины», — подумал Стуки.

Елена рассказала инспектору, что уже несколько дней Микеланджело был просто неуправляемым. Все ему было не так. Мальчик постоянно заводил разговор о своем отце, об украденном времени и о других странных вещах.

— Помню, в университете мы решали невероятно сложные задачи Сен-Венана^[35]с девятью переменными. Интересно, а сколько переменных в жизни? Наверное, так много, что не имеется даже решений.

— Микеланджело немного странный, — шепнул ей на ухо Стуки.

Ему хотелось, чтобы Елена продолжала говорить — инспектору нравилось, когда она рассказывала ему о сыне. Стуки лег на диван — мужской вариант спасательной шлюпки.

Ландрулли сидел с Джакомо Бенвенью до полуночи, пока тот все ему не рассказал. Как Стуки и предполагал, известие, что в него стреляла, пусть даже холостыми, лично синьорина Бельтраме, а не какой-нибудь нанятый за несколько евро косовар, сильно встревожило иглотерапевта. Мужчина внезапно и с болезненной ясностью осознал то, о чем раньше лишь смутно догадывался: мать и сестра Бельтраме испытывали к нему жестокую и непреходящую ненависть. Бенвенью понял, что все эти годы он пребывал в иллюзии, полагая, что их неприязнь со временем исчезнет, как затухающий условный рефлекс или та самая игра в козла отпущения, которая так популярна и никогда не выходит из моды. На деле иглотерапевт столкнулся с чувствами сложными, как множественные переломы, и плотными, словно застарелые грыжи. Именно поэтому Джакомо Бенвенью и решился рассказать все вплоть до последней запятой этому полицейскому-неаполитанцу — слегка неуклюжему, но настойчивому и методичному. После этого Бенвенью ощутил невероятную легкость — так, наверное, чувствовали себя его пациенты, когда он втыкал длинные иглы в узлы их энергетических меридианов, направляя потоки позитивной энергии.