Книга Дебютная постановка. Том 1, страница 110 – Александра Маринина

– Все равно я не понял, почему вы переехали из Москвы в Псковскую область.

Принесли десерт и кофе. Валентин Евгеньевич немедленно отхватил ложечкой огромный кусок шоколадного торта с шапкой взбитых сливок. Петр наблюдал за ним и с удивлением замечал, как из-под хорошо сшитого темно-серого костюма начинает вылезать малиновый пиджак. Точно так же, как из-под облика вальяжного и успешного бизнесмена выползал хамоватый бандюк разлива 1990-х годов. «Никакой ты не начальник отдела, – думал Петр, глядя на Садкова. – Ты на самом деле хозяин фирмы-отмывашки, через которую прогоняются криминальные деньги и которую записали на кого-то совершенно левого. Может, даже на твою жену или сестру. Мол, я не владелец, я всего лишь наемный управляющий, с меня спроса нет, ничего такого не знаю, не ведаю. Корчишь из себя крутого и делового, носишь дорогой костюмчик, обедаешь в навороченном ресторане, а как был пацаном из подворотни – так им и остался».

Судя по тому, что и как рассказывал Садков, прошлого своего он нимало не стеснялся. Напротив, казалось, даже хотел похвастаться, вот, мол, я какой, из грязи самостоятельно выбился в князи.

– В Москве все материны знакомые знали, что папаня с нами не живет. И соседи знали. Как такое скроешь-то? А в поселке под Псковом легко можно было всем втереть, что у нас была идеальная семья. Ну и насчет героической гибели тоже, само собой. Здесь, в Москве, кто не знал, так в любой момент мог узнать, кто на самом деле папаню убил, в прокуратуре и в милиции тоже люди работают, языками мелют направо и налево. Но до Пскова точно не дошло бы. Вот потому и уехали. В поселке с нами носились как с писаной торбой, маму сразу завучем в местную школу взяли, меня жалели. В общем, житуха была хорошая. – Садков мечтательно улыбнулся. – Лет в четырнадцать у меня приводы начались, я ж нормальный пацан был, не ботан какой-нибудь, так в милиции ко мне с сочувствием относились, в школу не сообщали и мать не дергали попусту.

Он помолчал, и на лице проступила искренняя печаль.

– Мама у нас хорошая. Была… Гордая очень. Когда этот козел, папаня в смысле, перестал приходить домой и прочно засел у своей Гальки, мама сказала, что, дескать, у папы опасная и ответственная служба и ему придется какое-то время пожить в другом месте, потому что дома новорожденная малышка и нет покоя. Но папа, конечно же, будет приходить, навещать, приносить подарки. Бабушка из-под Пскова приехала помогать. Я-то мелкий был, всему поверил, да мне и отлично было: мать с бабкой целыми днями вокруг сестренки крутятся, до меня дела нет, можно было на уроки забить и с ребятами тусоваться до позднего вечера. Потом уже, когда немного подрос, стал думать: почему мама к партийному начальству в прокуратуру не пошла? Обратилась бы в партком, потребовала вернуть мужа в семью, разлучницу наказать примерно. А что? Так многие делали. Не от большого ума, конечно, но эффект почти всегда был. За скандальный развод можно было и из партии вылететь, а без партбилета путь ко многим должностям закрыт намертво. Но мама была выше этого, она до последнего надеялась, что отец одумается и вернется. Каждый день ждала, что он зайдет, старалась, чтобы дома была чистота, порядок. Чтобы на плите вкусная еда стояла. И сама делала все, чтобы хорошо выглядеть. Для того и бабку высвистала, как я потом понял: одной-то ей точно было бы не справиться, когда на руках грудной младенец. Все мечтала, как он войдет, увидит жену-красавицу, малышку-куколку, кругом полный ажур, на столе всякая вкуснятина, – обомлеет и поймет, от какого счастья отказывается. Ну и останется навсегда. А он приходил, оставлял деньги, разворачивался и уходил, даже пальто не снимал. За все полгода я его только один раз и видел, он же приходил, пока я еще с пацанами на улице гужевался, так он меня ни разу не подождал. Я страшно обижался на него, а мама всегда этого придурка выгораживала, говорила мне, что надо было дома сидеть, а не шляться где попало, потому что папе ждать некогда, у него – ну и всякое бла-бла-бла про опасную и трудную службу.