Книга Стамбульский ветер, страница 48 – Алеся Кузнецова

“Теперь идем в сторону замка?”

“Подожди, я кажется тут кое-что заметил, дай пять минут.”

“Я зайду выпить кофе, если не возражаешь?”

“Возьми и мне, мы будем гулять по городу и пить кофе вместе.”

“А тебе какой?”

“Возьми, как себе”

“Я пью черный без сахара”

“Отличный выбор, ты понимаешь кое-что во вкусах”

“Мы можем идти дальше?”

«Конечно, только одна просьба. Как профессор литературы, я просто не имею права пройти мимо музея Адама Мицкевича», – написал Эмин.

Я усмехнулась, уже чувствуя, куда он клонит.

“Разве ты не по французской литературе?” – ответила я.

“Тем интереснее. Мицкевич – ключевая фигура романтизма, а без польского и белорусского романтизма не понять французский. Он восхищался Байроном, его эпические построения – словно мост между Востоком и Западом Европы. Мне это всегда было близко.”

Я рассматривала фотографии уютного музея с цветущими пионами у входа во дворике и почти чувствовала дух этого места. Я представила, как мы могли бы стоять под кронами деревьев с Эмином, и я бы слушала его голос, затаив дыхание – такой, каким он становится, когда говорит о поэзии.

“Я жду экскурсию, господин профессор, хотя бы маленькую.”

“Я не особо силен в том периоде, когда он жил здесь, в Новогрудке, но могу рассказать о том, что Мицкевич тоже был профессором литературы в Париже, только не французской, а славянской. Его знаменитые "Лекции о славянской литературе" на французском языке были очень популярны и вызвали резонанс – он пытался показать особую миссию славянства в духовной истории Европы."

"Я не знала об этом, но зато я уже в курсе, что он состоял в переписке с Пушкиным. Ты не представляешь сколько мне пришлось узнать о городе и его жителях с тех пор, как мой Тимур познакомился с парнем из этих мест."

"О, жители маленьких городов, они всегда такие. Люди, влюбленные в улицы, на которых живут! Они хранят традиции многих поколений и умеют бережно относиться к истории своей семьи."

Я вздохнула, вспомнив как разорался отец, когда Тимур все-таки позвонил ему и рискнул спросить о женщине, которая была моей мамой и его бабушкой.

“Да, в маленьких городах все по-другому. Я рада, что мы с тобой выбрались именно сюда,” – написала я.

В этот момент завибрировал телефон. Сообщение от Тимура:

“Привет, мам. У меня все хорошо. Бабушка Мэта, Елена Васильевна, отвела нас в музей Мицкевича. Я только что прослушал историю его жизни – Елена Васильевна рассказывает так, будто лично с ним знакома. А сейчас нас пригласили на чай прямо здесь, в беседке. Не могу больше писать – постараюсь вечером набрать тебя.”

К сообщению была прикреплена фотография: Тимур и Мэт – улыбаются на фоне музея Адама Мицкевича, изображение которого все еще было открыто у меня на ноутбуке. Рядом с ними стояла уже немолодая, но по-прежнему красивая женщина в черном пальто с голубым шарфом.

Лицо ее было светлым и открытым, глаза – удивительно ясными, почти юными, несмотря на возраст. Но в этой ясности вдруг почувствовалась тонкая трещина – такая, что заметит только тот, кто сам когда-то терял.

Я не могла отвести взгляд. Что-то в этой женщине отзывалось глубокой, знакомой болью, и вдруг меня пронзило чувство благодарности – за то, как она смотрела на моего сына, с какой сквозящей сквозь экран заботой держала рядом с собой этих двух мальчишек.