Книга Стамбульский ветер, страница 90 – Алеся Кузнецова

Тимур не ответил. Только тихий вздох донесся до нас.

– Скажи мне что угодно, – попросил Эмин. – Что ты сейчас хочешь больше всего? – Я хочу, чтобы она позвонила и сказала, что все это было шуткой.– Знаешь, сколько мне было лет, когда я думал тоже самое? Когда я ждал, что в двери нашей съемной квартиры повернется ключ и она войдет, словно и не уходила оттуда?

– Как мне?

– Почти как тебе.

– А теперь ты скажешь, что все проходит и завтра я не вспомню как ее звали?

– Нет, Тимур. Не все в жизни можно забыть. Если что-то было настоящим – оно не исчезает. Оно просто меняет форму. И с этим можно жить. С этим можно снова дышать – медленно, осторожно, но дышать. И однажды ты понимаешь, что правда – она не убивает. Она оставляет тебя жить, просто ты становишься другим.

Его голос звучал ровно – но в этой ровности слышалась дрожь, словно он говорил это не только сыну, но и себе. Я закрыла глаза и впервые за все эти семь ночей поняла, что мы все стоим на одной тонкой линии. И что, может быть, у нас еще есть шанс дышать. Втроем.

Я закрыла лицо ладонями, и Марго только сильнее сжала мои пальцы:

– Даша, они говорят с одинаковой интонацией. И одинаково ставят паузы. Кто он?

Мой язык словно онемел, я не могла ничего ответить, и просто тихо заплакала. А за стеной их голоса медленно тянулись друг к другу, как тонкие мосты, которые наконец кто-то решился достроить.

ГЛАВА 34. Манипуляции любовью

После Разговора с Эмином, сын стал спокойнее. Я не знала всего, в какой-то момент Тимур переключил звонок с громкой связи и сам стал говорить тише. Но я переживала из-за того, что он не спал уже неделю. Его сухие красные глаза не оставляли надежды на сон.

Я обернулась к Марго:

– Ему нужен хоть час сна. Иначе он просто сломается.

Мама не сказала ни слова, вытащила из кармана блистер и отломила одну половинку. Налила стакан воды и протянула Тимуру:

– Выпей, ты будешь спать эту ночь спокойно. Это крайняя мера, но в таких ситуациях сон важнее.

– Ладно, – Тимур не стал спорить.

Мама подошла к Тимуру и приложила ладонь ко лбу, как будто можно было измерить боль температурой.Я провела ладонью по его волосам – таким же жестким и темным, как у его настоящего отца. Марго догадалась, сомнений не было, но она поняла, что я не в силах говорить об этом и не возвращалась больше к теме Эмина.

– Хочешь чай?

Тимур не ответил, но она все равно ушла на кухню – и вернулась с теплым термосом. Поставила его на пол рядом с диваном. Рядом с термосом завибрировал телефон Тимура, высветив имя, которое звучало в нашей квартире теперь как приговор. Звонила Милена.

Последние дни казалось, что она успокоилась и оставила попытки поговорить. Она перестала строчить ему длинные простыни объяснений во все мессенджеры, но сейчас вдруг зачем-то снова звонила. Причин для общения больше не осталось, все проговорили, оставшиеся вещи, я лично собрала в коробки и Марго отвезла ей в съемную квартиру. История с ржавыми кранами – оказалась ложью, как и многое из того, что говорила Милена. Мамин журнал недавно писал про эти общежития – все там, как в гостинице. Родители – нормальные, тихие люди. Только бабушка не ее, а мужа.

– Не бери трубку, – закричала я, стараясь схватить его телефон. Но было поздно. Он поднес телефон к уху. Несколько секунд было тихо – только тяжелое дыхание. А потом я услышала отзвук ее голоса – слабый, словно простуженный, но намеренно мягкий, чуть сиплый, будто она плачет давно: