Книга Стамбульский ветер, страница 87 – Алеся Кузнецова

Смятая салфетка. И аромат кофе – все еще висел в воздухе, как запах после пожара. Когда уже ничего не горит, но дышать все еще невозможно. Все кончилось. Наша маленькая семья, которая уже почти стала настоящей оказалась насквозь фальшивой, а я так старалась стать идеальной свекровью. что просмотрела абсолютно все.Я смотрела из окна на сына. Он стоял минут десять, не меньше. Только теперь его плечи обвисли, будто он вдруг стал намного старше. Во дворе раздался сигнал и он молча уступил машине дорогу. Через несколько минут сын вошел в квартиру и мы оба замерли в этой новой тишине. На столе осталась ее кружка.

Тимур держался изо всех сил, первый день он спорил, не верил, сомневался, хотел вернуть. Второй день, он провел, закрывшись один в комнате, а на третий я зашла к нему в комнату сама, так и не дождавшись, когда он выйдет за кофе. Мое тело болело в каждой клеточке, словно я потеряла часть самой себя. Я не спала уже три ночи, но и днем спасения не было. Взгляд все время натыкался на что-то что она любила или переставила или на что-то, просто связанное с ней. Оказалось, наша маленькая квартирка теперь просто до самого потолка была буквально напичкана воспоминаниями о той, чье имя мы больше не произносили.

Тимур старался держаться, но сильно осунулся, в глазах застыли непозволенные себе слезы. В первый день мы говорили с ним с утра и до ночи, второй он не хотел никого видеть. Она писала ему и умоляла простить и вернуть все. Он молчал, стиснув зубы и стараясь выдернуть ее из сердца. Я не знала как помочь сыну и войдя, просто присела на край пустой кровати. Тимур не смог заставить себя лечь в нее и скрутился под пледом на диване. Я провела рукой по голове сына, как в детстве, только тогда было понятно, как его спасти от разочарований, а сейчас нет.

– Мам, мне никто не нужен сейчас. Правда. Я кивнула. Не стала спорить. Но я видела, как сильно он хочет, чтобы кто-то вытащил его из этой тишины, где словно слышно как задувает в дом пепел.Он открыл глаза, посмотрел на меня, будто через стекло.

Когда я вышла из комнаты, у меня дрожали руки. Я знала, что не выдержу сама, если не дам ему кого-то, кто не будет задавать глупых вопросов. Кто просто выслушает его молчание.

Я написала Эмину. Он ответил почти сразу.

–Я волновался за тебя и плохо спал этой ночью. Ты не отвечала и почему-то я знал, что случилось что-то плохое.

– Не понимаю что делать дальше и больше всего боюсь, чтобы он не сорвался и не захотел ее вернуть. Потому что я сама уже готова все простить и забыть, лишь бы счастье вернулась в наш дом.

– Счастье… оно не может быть фальшивым. Не соглашайся на суррогат. Ты спрашивала, почему я больше так и не женился.

Я не знала, что сказать и боялась услышать ответ.

– Почему? – пальцы дрожали, когда я написала эти шесть букв.

Эмин долго не отвечал. А когда на экране загорелись его слова, я поняла, что дышу снова:

– Потому что все, что не настоящее – сгорит. Все, что держится на полуправде, отравит тебя медленно. Я не смог бы так. Я выбрал остаться один, но не стал строить дом из фанеры.

Я вытерла слёзы. Из фанеры. Как же точно. Как будто он говорил не только о себе – о нас всех. О моем сыне, который сейчас лежал на диване, вцепившись в плед, как в спасательный круг, обо мне, о моей матери. В нашей семье никому не удалось то, на что я надеялась для Тимура.