Книга Дохлый таксидермист, страница 140 – Мария Самтенко

Я осторожно сжал его плечо, напоминая, что нужно быстрее взять себя в руки, и Женя тут же вцепился в меня:

— Вы же видите, да? Теперь видите? Это все объясняет!..

— Тише, Женя. Я все вижу.

Бесполезно. Петров умел держать эмоции под контролем, только сегодня он и так пережил слишком много. В любой другой день мой друг, может, и глазом бы не моргнул, но сейчас это стало последней каплей.

И все это было ужасно не вовремя.

Я вспомнил, как Женя хватался за мои руки тогда, возле дома Распутина, и, задыхаясь, просил прощения за то, что испугался меня, перепутав с тем, кто пытался его душить. Как ранило его осознание, что он незаслуженно причинил мне боль и может не успеть извиниться. Каким важным это ему казалось.

Разве я имел право в чем-то его упрекнуть? Пусть даже и в том, что из-за этого нас пристрелят?

— Идите сюда. Я обниму вас. Если вы, конечно, не против.

Я не был уверен, есть ли у нас в запасе хотя бы десяток секунд. Возможно, Васильченко уже услышал достаточно и готовился вот-вот расправиться с нами.

— Ох, Иля… — Петров отпустил мою руку и устало улыбнулся, — я что-то совсем…

— Замолчите.

Я так и держал его одной рукой, а теперь обнял второй, прижал головой к своему плечу и повернулся так, чтобы Васильченко не видел его лица.

И заговорил:

— Вы в безопасности, Женя. Никто вас не тронет. Вы уже не на фронте. Вы дома, в Москве.

Петров вздрогнул, и я прижал его сильнее — так, чтобы не вздумал дергаться — после чего повторил, что бояться не надо, тут нет никаких немецких солдат, никто не стреляет и мы в Москве.

До Женьки, кажется, стало доходить. Во всяком случае, он больше не пытался вырваться. Я гладил его по спине и по голове, повторял, что он дома, и все хорошо, и ждал выстрела.

Выстрела не было.

В какой-то момент я поднял голову, осмотрелся в поисках Васильченко и обнаружил того на площадке на пару шагов выше нас. Вероломный помощник Ганса нервно крутил в руках «парабеллум» и в целом выглядел как человек, чувствующий себя крайне неловко. По счастью, бедному Женьке не пришло в голову завопить «Иля, я опознал этого урода, это тот самый, который душил меня ногой!». Все остальное, что он говорил, вполне укладывалось в картину «Петров и душевные травмы после войны».

— Тише, Женя. Вы дома, вы в безопасности, — повторил я, после чего взглянул на Васильченко в упор (настолько, насколько это было возможно без пенсне) и тихо, но твердо сказал. — Евгений Петрович скоро будет в порядке.

— Война, да? — тихо спросил Васильченко, с опаской поглядывая на моего соавтора. — Накатывает?

Я дернул плечом, оставив этот вопрос без ответа, и снова переключился на Женьку, поглаживая его, притихшего, по спине, и ласково рассказывая, что все будет хорошо.

Мне очень хотелось добавить «если нас сейчас не пристрелят», но я, разумеется, не мог себе такого позволить.

— Меня отправили посмотреть, в порядке вы или нет, — извиняющимся тоном сказал Васильченко. — Мы с реутовским участковым увидели, что вы выбрались из реки, но потом вас долго не было. Я… поеду по делам, а вы не уходите, пока Иван Федорович не возьмет объяснение. По инциденту.

Я кивнул. Васильченко удалился с таким видом, будто тоже желал оказаться подальше от нас с Петровым.

Убедившись, что он ушел, я отпустил Женьку и потрепал его по плечу.