Книга Дохлый таксидермист, страница 44 – Мария Самтенко

— Моральные убытки?.. — припомнил я. — Если вас это утешит, сразу после телеграммы я съездил домой к товарищу Ульянову-Ленину и обнаружил, что он еще первого июля исчез в неизвестном направлении. Уехал из дома и не вернулся.

— Знаете, как-то не утешает.

— Поверьте, труп Ленина и меня бы утешил гораздо больше. А Ильф рассказал вам про нападение на мадам Штайнберг? Она до сих пор в больнице. И, между прочим, из-за нее я на вас и вышел. Правда, сначала я был уверен, что это Ильф на нее напал.

— Иля?! Да он ни в жизни!.. Как можно подумать!..

Я отодвинул трубку от уха и усмехнулся в усы. Помнится, в свое время Ильф тоже принялся возмущаться, когда я предположил, что завканц избил Евгений Петров. Только его дорогой соавтор делал это куда эмоциональнее.

Я подождал, пока журналист выскажется, и посмотрел на часы:

— Спасибо за сотрудничество. Если что, я пришлю телеграмму. И… будьте осторожны.

Мы попрощались; я положил трубку и освободил телефонную кабинку с чувством выполненного долга.

Впереди было много работы, причем большую ее часть предстояло сделать Васильченко.

Впрочем, я его не жалел.

* * *

Тот же день.

Ташкент. Рынок.

М. А. Файнзильберг.

Погода была отличной, и Миша Файнзильберг решил прогуляться с дядькой Тохиром до рынка. Анвар на этот раз почти не ворчал, только попросил не делать глупостей. Причем просил он это с абсолютной уверенность в результате. Точнее, в отсутствие такового.

Михаил уже понял, что живут они в частном секторе на окраине города, запомнил улицу и дом и не выучил только район. Чтобы дойти до главного рынка, нужно было брести по жаре с тряпкой на голове, глотая пыль с обочин, и несколько раз переходить арыки по деревянным мосткам под ворчание хромого дядьки Тохира. Из-за его ноги они часто останавливались и садились отдохнуть под чинарами или под дубами, чьи мощные корни сосали воду из арыков.

Рядом с домом, в двадцати минутах ходьбы, тоже был рыночек, только совсем бедный и маленький, поэтому за серьезными покупками они все-таки ходили на главный. Зато на маленьком базаре Анвар промышлял своей сапожной работой. То есть официально он вроде как числился при доме быта, а по сути был сам по себе, уходил и приходил когда хотел. Дядька Тохир, кстати, вообще не работал, занимался хозяйством: домом и огородом. Миша пытался помогать ему — он ужасно не любил чувствовать себя бесполезным нахлебником — но Тохир только посмеивался, отбирал у него лопату, тяпку и другой сельскохозяйственный инвентарь и дразнился обидными словами в духе «пусти художника в огород». Они с Анваром ему только посуду разрешали мыть, и то со скрипом, особенно после того, как Миша уронил себе на ногу казан из-под плова. Да, дядька Тохир после этого жал ему руку со словами «поздравляю, мой хромой друг», а Анвар долго и печально вздыхал. Пожалуй, Мишу это обеспокоило куда больше, чем если бы тот орал и обзывался.

Кстати, последние три дня Анвар вел себя необычно. Миша уже привык, что его новый друг чуть что начинает кричать и норовит дать по шее, а тут он смотрел с подозрительной задумчивостью и заводил странные разговоры вроде «Бродяжка, а ты веришь в жизнь после смерти». И кто же знает, к чему он клонил, потому, что ни один из таких разговоров не продолжался больше минуты: Анвар хватался за голову и начинал матюкаться на дикой смеси русского и узбекского. А когда за разговоры принимался дядька Тохир, ему еще и сверху прилетало. От любящего племянника.