Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 86 – Мария Самтенко

Но что-то физиономия Кендагеля мне не нравится. Без усов она, конечно, стала симпатичнее, но подозрительности это ей не убавило. Не в первый раз задумываюсь о профессии этого типа – но совсем мимолетно. Не до этого, у меня же суд на носу и с каждой секундой я все больше и больше нервничаю.

Щелкает замок, дверь зала заседания приоткрывается, оттуда высовывается нос седого секретаря Гейдена Ауруса.

Секретарь без особых восторгов осматривает собравшуюся толпу, и, хмыкнув, останавливает взгляд на мне:

– Госпожа Марианна Одари, прошу в зал.

Заходя в зал, я слышу, как соседушку останавливает мэр:

– Вы Кор Кейндагель? На два слова…

Они остаются где-то там, за дверью, но мне уже и дела до этого нет – передо мной клетка для подсудимых. Прохожу внутрь, стараясь держаться спокойно и не нервничать, и жду секретаря с документами. Там опять заполнять кучу всего. Кажется, скоро я уже начну узнавать и запоминать эти бланки, или, того гляди, в суде работать начну.

На этот раз, кажется, не так страшно, но все же. Что, если что-то все же пойдет не так, и я окажусь в каталажке? Вроде бы Гейден Аурус не был настроен меня закрывать, но волей-неволей вспоминаются слова Дагеля про «лишь бы ничего не сорвалось». Ну и что там может сорваться? Если вспомнить Уголовный Кодекс – да, вчера я весь день его изучала – то судья может продлить срок предварительного следствия либо отказать в продлении и решить рассмотреть дело по имеющимся доказательствам. Но рассматривать по существу Гейден Аурус не сможет – это должен делать королевский судья.

А что он может, так это заменить мне меру пресечения с подписки о невыезде на что-нибудь другое: например, на домашний арест или на заключение под стражу. Залог Анонима тогда отправится в казну Моривилля, а меня закроют в каталажку. Но для этого, конечно, у судьи должны быть какие-то основания: например, если я не являюсь по повесткам, мешаю следствию или планирую скрыться. Теоретически определение суда о замене меры пресечения можно обжаловать в столичный суд, но пока дело будет ходить туда-сюда, я так и буду сидеть под арестом.

От мрачных мыслей меня отвлекает хлынувшая в зал толпа народу. Судья в мантии заходит последним, и не из коридора, а через вторую дверь.

И на меня он даже не смотрит. Просто оглядывает собравшихся моривилльцев тяжелым холодным взглядом и объявляет:

– Прошу всех встать. Объявляется открытым заседание по вопросу продления предварительного следствия в деле по обвинению госпожи Марианны Одари в совершении преступления, предусмотренного…

Сначала судья зачитывает суть обвинения, долго и нудно, потом вызывает Петрикора Дагеля. Следователь ходатайствует о продлении всех полагающихся сроков, упоминает, что по делу есть постановление о розыске возможного свидетеля, говорит, что предельный срок производства не превышен, и все остальное, что там положено по порядку.

Потом поднимается вопрос об изменении меры пресечения.

Царящее в зале напряжение достигает максимума, когда Гейден Аурус холодно спрашивает у Дагеля, не усматриваются ли препятствия для сохранения имеющейся меры в виде подписки о невыезде.

– Не усматриваются, уважаемый суд! – звонко отвечает Дагель. – Следствие просит сохранить имеющуюся меру пресечения.

Напряжение спадает. После очередного предусмотренного законом обмена репликами судья удаляется в совещательную комнату, и я наконец-то позволяю себя выдохнуть. Оборачиваюсь, рассматривая присутствующих сквозь прутья клетки: непроницаемое лицо Дагеля, ласковая улыбка на губах матушки Эрмины, скучающие зеваки на скамейках. Если они пришли сюда в расчете на шоу, то, очевидно, уже успели об этом пожалеть.