Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 92 – Мария Самтенко

Только как я брошу судью замерзшим и раненым?

Знать бы еще, насколько тяжело. Ну, то есть, издалека мне видно, что у него пол-лица в засохшей крови, но с такого расстояния не разобрать, что случилось. Поди знай, то ли это какая-то ерунда вроде рассеченной брови, то ли тяжелая травма. Надо его осмотреть. И то не факт, что получится – а то знаем мы прекрасный характер Гейдена Ауруса, сталкивались!

Поэтому я стою и жду, когда судья подойдет ближе. Для начала планирую поздороваться, потом из вежливости пригласить зайти в приют на чашку горячего чаю, а дальше – как получится.

И… далеко не сразу понимаю, что он может вообще до меня не дойти.

Просто в какой-то момент накрывает осознанием, что Гейден Аурус не подобрал шапку. И что его странные движения руками – не что иное, как попытки расстегнуть шубу окоченевшими от холода пальцами.

Ему что, жарко?

Молнией вспыхивает мысль: нет, это переохлаждение. На ранних стадиях человек дрожит и пытается согреться, это еще ничего. Но потом становится хуже, дрожь прекращается, сознание спутано, и иногда начинается… такое. Из-за сужения кровеносных сосудов человек ощущает прилив жара и начинает раздеваться, уже не понимая, что делает. И умирает. Кажется, я знаю об этом еще из прошлой жизни. Наверно, читала где-то.

С ужасом смотрю на судью.

Но нет, он вроде не собирается раздеваться дальше. Даже шапку подбирает, кое-как натягивает на голову и идет, нет, ковыляет дальше.

Ко мне.

На секунду пробирает жутью – с лица судья еще больше похож на жертву некромантии, чем тогда, на самом первом суде. И, кажется, сейчас он даже не видит меня, просто бредет, сам не понимая куда.

А я стою как вкопанная и не могу заставить себя пошевелиться!

Когда ему остается совсем немного, шагов десять, я отмираю:

– Господин Гейден! Что случилось?

Он поднимает глаза и смотрит. В серо-синих глазах замерзшая и крошащаяся на глазах сталь. И я путаю? Не помню, может ли сталь крошиться. Или это лед?

– Марианна.

С губ замерзающего судьи срывается мое имя. Прерывисто, словно от усталости не хватает дыхания.

И в этом выдохе не слышится ни отвращения, ни презрения, ни холода – только обреченность сорвавшейся в пропасть могильной плиты.

– Марианна. Ехал… с Реналем… метель… мост… удар… очнулся… в снегу... никого…

Мне все-таки удается сложить эти путаные объяснения в цельную картину. Получается, они с Реналем куда-то ехали, судья был на месте кучера. На мосту через овраг – это примерно в десяти минутах езды отсюда – какой-то лихач решил их обогнать, но в результате две повозки столкнулись на полном ходу. Лошадь испугалась и понесла, перевязь лопнула, повозка улетела в овраг.

Гейден Аурус очнулся в сугробе на дне оврага, один. Склон был слишком крутой и подняться не получилось, пришлось идти по дну. Выбравшись из оврага, судья оказался в лесу. Какое-то время шел наугад, потом услышал (или почуял, тут я не совсем разобралась) мое присутствие и пошел следом.

Собственно, это объясняет, откуда кровь и почему судья так замерз. Попробуй, поваляйся в сугробе!

Гейден Аурус тянет руку в окровавленной перчатке – поправить шапку. А я отворачиваюсь, не решаясь посмотреть ему в глаза – боюсь увидеть не растрескавшийся лед, а что-то другое.

Только не в этих глазах. Если что-то и должно оставаться в этом мире неизменным, так это то, что дядя Реналя хуже своего племянника.