Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 91 – Мария Самтенко

Но нет, заснеженный лес вокруг все так же тих и спокоен, и ни одной птицы, ни единого животного вокруг – только покрытые инеем деревья, белые сугробы да тропинка под ногами.

И кругом ни души.

Пожав плечами, отворачиваюсь и продолжаю свой путь. До приюта не так уж далеко: нужно выйти из леса, пройти мимо заснеженного кладбища, а там по тропинке, и до ворот уже рукой подать.

Скр-скр-скр.

Снег скрипит под ногами… и я снова вздрагиваю, понимая, что слышу не только свои шаги.

Скр-скр-скр.

Оборачиваюсь… и едва успеваю заметить чье-то движение далеко позади меня. То ли человек, бредущий между скованными зимой березами, то ли… что-то другое. Я даже не могу проверить, кто там, потому что тропинка петляет, и когда человек… или кто-то другой окажется в зоне моей видимости, дистанция между нами сократится до небезопасного расстояния.

Не хочу проверять.

Я ведь уже видела нечто подобное, правда? Только где? Зимой я тут, бывало, ходила, но обычно одна. Без всяких там зловещих шагов.

Ну так что?..

Скр-скр-скр.

Не могу вспомнить. Не важно. Ускоряю шаг.

Пульс стучит в ушах, интуиция кричит об опасности, но я понимаю, что если побежать, то будет еще хуже. Приходится идти быстрым шагом, с ужасом прислушиваясь к звукам за спиной.

Скр-скр-скр.

Там тоже как будто шаги.

Но не легкие, как мои, а тяжелые, рваные, неравномерные. Так, словно идет кто-то измученный и уставший, тащится за мной на последнем дыхании… но не отстает.

Там, впереди, тропинка делает резкий поворот, и я наконец решаюсь: дохожу до этого поворота и резко перехожу на бег. Чтобы оторваться, максимально сократить дистанцию, и чтобы тот, кто меня преследует, остался позади.

Теперь тропа идет не по лесу, а по заснеженному полю, и она не вьется, а летит прямой стрелой.

Я останавливаюсь, когда меня отделяет от леса не меньше тридцати шагов, и оборачиваюсь, затаив дыхание.

Минута тянется как ириска, и я уже почти решаюсь перестать караулить и пойти дальше к приюту, как вдруг из леса, пошатываясь, выходит…

Кажется, все-таки человек.

Я вижу, как он бредет по тропинке, пошатываясь и еле переставляя ноги. Как прижимает к туловищу зябнущие руки. И как спотыкается, растягиваясь на снегу, но потом снова поднимается, сначала на четвереньки, а потом и на ноги.

Я силюсь рассмотреть, кто это, потому что фигура выглядит смутно знакомой, и, кажется, только поэтому не разворачиваюсь и не ухожу в приют, а стою и жду.

Хотя нет, не поэтому. Я прекрасно вижу, что незнакомец нуждается в помощи.

И все же подойти к нему слишком страшно – а вдруг это все-таки что-то другое, местное, и оно только выглядит как человек? И я решаю оставаться на месте и ждать, когда же случайный попутчик сам до меня дойдет.

Он бредет, не поднимая головы, и, кажется, едва понимает, что рядом с ним кто-то есть. И идти ему явно становится все тяжелее и тяжелее.

А я все всматриваюсь и всматриваюсь в подозрительно знакомую фигуру, и губы сами норовят шепнуть имя из пяти букв с первой «Р», но…

Но в какой-то момент с головы незнакомца падает шапка, а черные волосы рассыпаются по плечам… и я с непонятным облегчением понимаю, что это не Реналь.

Это всего лишь его дядя, городской судья Моривилля Гейден Аурус.

И половина его лица покрыта запекшейся кровью.

Общаться с Гейденом Аурусом мне сейчас хочется едва ли немногим больше, чем с Реналем. Сначала я пол-зимы выслушивала насмешки Джади, а теперь и Кейндагель подключился со своей идиотской версией про мою «нелепую влюбленность». И если я приведу объект «нелепой влюбленности» в приют, отбиваться от товарищеских подначек станет в разы сложнее.