Книга Примум. Книга 3, страница 71 – Татьяна Герцик

Фелиция в окружении монахинь, уже переодетая в новую рясу, безучастно сидела в кресле, уронив голову на грудь. По ее щекам текли слезы, но она этого не ощущала. Монахини сочувственно молчали, понимая, что ничем помочь не смогут. Войдя, Роуэн сделал знак, чтоб все вышли, и женщины неохотно повиновались.

Оставшись без чужих глаз, Роуэн опустился перед Фелицией на колени. Она его не видела, уйдя в себя. Он осторожно взял в свои ладони ее холодные руки и слегка сжал. Она подняла на него глаза, полные смертной муки. У Роуэна, чувствующего ее боль как свою, занялось сердце.

– Мне очень жаль, моя дорогая, – проникновенно сказал он дрогнувшим голосом. – Это ужасное несчастье. Но теперь уже никто не сможет помочь.

Она не отняла у него свои руки. Она даже не заметила, что он держит ее ладони.

– Это кара господня за мои грешные мысли, – срывающимся голосом прошептала она. – Я знала, что так делать нельзя, но все равно мечтала о том, о чем мечтать нельзя. Мне нельзя оставаться настоятельницей. Я уеду в дальний скит и буду молиться и днем, и ночью, чтоб Господь отпустил мои грехи.

В душу Роуэна будто кто-то воткнул острый нож. Но он лишь нервно сглотнул.

– Вас не за что карать, матушка. Мысли для того нам и даны, чтоб с ними бороться. Вы вели святой образ жизни, и не нужно думать иначе. Если вы уедете, что станется с нашим монастырем? И учтите, я все равно отправлюсь за вами, куда бы вы не уехали.

Фелиция несколько раз моргнула, приходя в себя. Заметив, в какой вольной позе перед ней стоит ее служащий и держит ее за руки, она торопливо поднялась.

– Не нужно так делать! – прохрипела пересохшим ртом. – Это недостойно ни меня, ни вас.

Роуэн медленно встал.

– Не буду, простите. Мне вас отчаянно жаль, матушка. Но все-таки не печальтесь так. Вы правильно сказали – все в руках Божиих.

Чувствуя отчаянную слабость, настоятельница была вынуждена снова опуститься на сиденье. Роуэн склонился перед ней, просительно заглядывая в глаза. Он был бы рад, если б граф Контрарио остался жив, только б не страдала та, которую он любил больше жизни.

– Дорогая, – начал он, но тут, прерывая разговор, распахнулась дверь и в келью стремительно вбежала королева.

– Тетя! – Марти метнулась к Фелиции и упала перед ней на колени. – Какой ужас! Как ты себя чувствуешь?

Роуэн поклонился и вышел, оставляя женщин наедине.

– Меня вылечил Феррео, спасибо ему, – настоятельница жадно посмотрела на стоявший на столе графин с водой.

Очень хотелось пить, но ужасная слабость не позволяла ей самой дойти до стола. Заметившая это Марти немедленно налила в кружку воды и подала тете. Та выпила, сразу почувствовав себя гораздо лучше.

– Но душа болит, – она подала пустую кружку племяннице, та отнесла ее на стол. – Больше нет того, о ком я грезила долгими бессонными ночами. Знала, что нельзя этого делать, но не могла совладать со своим глупым сердцем.

– Тетя, с сердцем совладать невозможно, – Марти с горечью заметила густую седину на еще недавно золотых кудрях Фелиции. – Может быть, кто-то это и умеет, но я таких людей не знаю.

Настоятельница бездумно смотрела в потолок, видя что-то доступное только ей одной.

– Я сказала Роуэну, что уйду в скит. Как ты на это смотришь?

У племянницы в испуге дрогнуло сердце.

– Решать тебе, тетушка. Хотя от горьких мыслей нигде не скрыться. Здесь ты нужна своему клиру, мне и Беллатору, – она хотела добавить «и Роуэну», но не стала травить тетушкины раны, ведь ясно, кого та предпочитает, – а вот кому будешь нужна в скиту, особенно одиночном? Служить только самой себе – это неправильно. – Мартита запнулась, не зная, как объяснить Фелиции бесполезность ее намерения.