Книга Заботы Элли Рэйт, страница 127 – Полина Ром

-- Да. Нам нужно поговорить.

Этот разговор был тяжелым и долгим. Я плакала, но не смела просить…

Через две недели, оставив мне очень крупную сумму золотом и подписав доверенность на управление мастерской, барон Алекс фон Гейл отправился добровольцем на войну.

Без Алекса было тоскливо и тяжело...

Целыми днями я, как заведённая, занималась делами мастерской. Лето выдалось очень жаркое. В помещении стояла дикая духота. Не помогали даже настежь распахнутые окна и двери. Каждый день я покупала свежую газету и первым делом читала новости с фронта. Они были не слишком утешительны…

Когда я появлялась в мастерской, то получала столько вопросов от рабочих, что через некоторое время завела новый обычай: газета читалась вслух до начала рабочего дня. Не знаю, правильно ли я делала, потому что хорошего настроения эти новости не добавляли никому. Люди молча расходились по местам и почти не разговаривали в течение дня. Эта гнетущая атмосфера просто убивала.

Примерно раз в месяц приходило письмо от Алекса, но военная цензура так тщательно редактировала текст, что узнать что-то о его жизни было просто невозможно. Иногда на половину страницы шел бессмысленный набор слов, которые просто не получалось связать между собой. Все остальное было вырезано ножницами цензоров, и письмо выпадало из конверта, как крупные хлопья грязного снега. Пока я твердо знала одно: он жив, скучает по мне и ждёт встречи.

Ближе к концу лета случилось радостное событие: наш флот прорвал блокаду! Это обсуждалось всеми, и искренняя радость простых людей выражалась в том, что в эти дни было изготовлено просто рекордное количество керосиновых ламп. В город немедленно пошли грузы зерна, и я, поколебавшись, устроила большую оптовую закупку на деньги Алекса. В отличие от рабочих, я прекрасно знала, что на море мы сильно слабее противника. И есть шанс, что всё это изобилие быстро закончится. К сожалению, примерно через три недели так оно и случилось. О битве у мыса Гранде в газетах писали осторожно, воспевая героизм наших моряков и посылая проклятия в адрес врага. Но все это были только слова, ни на что не влияющие. Блокаду восстановили.

За эти дни цены на хлеб и муку слегка упали, и я знала, что многие рабочие постарались закупиться впрок: я дала под это дело хороший аванс каждому. Но после восстановления блокады цены рванули вверх с просто ужасающей скоростью. Теперь каждую ночь в мастерской оставались двое мужчин, охраняющих сложенные общие запасы. Я прекрасно помнила историю блокадного Ленинграда и боялась повторения.

Нравилось мне это или нет, но я чувствовала свою ответственность перед людьми. И когда цены подскочили, пообещала, что в случае серьёзного голода начну выдавать крупы. Надо сказать, что это был хороший ход. Людей это изрядно успокоило. Тем более, что мужчин в мастерской осталось меньше половины. Да и то это были в основном возрастные люди, ну или не могущие встать в строй по какой-либо причине. Например, изрядно хромающий Форкенс. Или другой мужчина, которого все звали дед Лон. Ему было хорошо за пятьдесят, что по местным меркам считалось уже достаточно пожилым возрастом. Были и здоровые мужчины, получившие отсрочку от службы ещё с помощью Алекса: мастера своего дела, которых сложно заменить в тылу. Но их осталось всего пять человек. Они обучали женщин, занявших теперь рабочие места.