Книга Заботы Элли Рэйт, страница 129 – Полина Ром

Единственное, чем я не боялась пользоваться – это ртутный термометр. Они уже существовали здесь, хотя и стоили достаточно дорого. Для меня очень неудобным оказалось то, что в этих «сложных приборах» использована не привычная мне шкала Цельсия, а шкала с градусами какого-то Фаренгейта^[7]. Чтобы понять реальную температуру, определить привычными мне значениями, пришлось составить сложную таблицу, которой я пользовалась, леча детские простуды. Нормальной считалась температура в 97 градусов. Отсюда я и исходила, проводя сложные вычисления с дробями и приравнивая значения к привычным мне показателям. По моей табличке получалось, что у Ханны сейчас примерно тридцать девять с половиной!

Единственное, что я могла придумать – бесконечные обтирания с уксусом, так как кислота понижает температуру. С разбавленным спиртом: он тоже даёт такой эффект. Плюсом шли бесконечные напитки, в которых я заваривала всё, что сочла достаточно безопасным: липовый цвет, кора ивы, мята. Кроме того, за совершенно дурные деньги я купила на чёрном рынке два лимона.

Некие предметы роскоши и деликатесы все ещё продолжали поступать в город тоненьким ручейком исключительно благодаря контрабандистам. Но и цены на эти товары были совершенно сумасшедшими. За два лимона у меня потребовали золотой. Гораздо дешевле обошёлся свежий и сухой шиповник, из которого я делала крепкий настой с мёдом.

Хотелось мне этого или нет, но днём я вынуждена была уходить на работу хотя бы на несколько часов, бросая на потом все не самые важные дела и каждую минуту ожидая, что прибежит кто-нибудь из служанок с ужасной новостью. В это время с Ханной оставалась или горничная, или нянька Джейд Лия. К обеду я бросала всё и возвращалась домой, чтобы сидеть с тетушкой Ханной. Ночевала тоже в её комнате, опасаясь, что страшное произойдёт ночью и я не досмотрю.

Ирвин и даже подросшая Джейд ощущали, что болезнь Ханны накрыла нашу семью каким-то жутковатым покрывалом страха, горечи и ожидания. Джейд в эти дни капризничала больше, чем обычно, и я была сильно благодарна Ирвину, что он почти не отходил от сестрёнки и её няньки. Мой мальчик за эти дни как будто стал взрослее.

Входить им в комнату Ханны я запретила, так как не была уверена, что у неё не грипп. Конечно, предосторожность была так себе, не слишком действенная. Но она и сама не хотела видеть детей, опасаясь заразить малышню.

Ночами было особенно тяжело. Иногда мне приходилось будить кого-нибудь из служанок, чтобы помогли мне приподнять Ханну с постели, снять влажное пропотевшее белье и обтереть её довольно грузное тело со спины. Сама она на ногах практически не держалась, испытывала слабость: начинала задыхаться, и у неё кружилась голова. Иногда ей становилось чуть лучше, но на следующий день состояние ухудшалась. Больше всего я опасалась воспаления лёгких.

Ночь, когда у Ханны наступил кризис, показалась мне бесконечной...

С вечера она металась в жару, не приходя в сознание. А я без конца обтирала её, пытаясь снизить температуру, и изредка выходила за дверь, чтобы, запершись в ванной комнате, прорыдаться. Я уже почти не верила в хороший исход, но не хотела пугать никого своей истерикой. Затем, поплескав холодной водой в лицо, я возвращалась в комнату, пропахшую болезнью, потом и уксусом, и меняла компресс на лбу. Вновь обтирала Ханне грудь, ноги и руки остро пахнущей водой и почти молилась про себя, взывая к неведомым силам…