Книга Заботы Элли Рэйт, страница 2 – Полина Ром

-- Тебе, мам, просто повезло с Димитросом, – вздохнула я.

-- Нет-нет, детка, – мама лукаво улыбнулась и поправила: – Это Димитросу повезло со мной. Поверь, в тебе еще достаточно силы и жизнелюбия, чтобы стать счастливой…

Разговор был не первый, и как всегда, слова мамы отскочили от меня, как горох от стенки. Я не то чтобы не слушала ее, я просто боялась ее услышать и понять. Наверное, потому, что в глубине души и так все отлично осознавала.

Похоже, именно тогда жизнь и решила, что с нее хватит этих интеллигентских метаний: бессмысленных и бесполезных. Все случилось, когда я возвращалась с дачи. Последнее, что я запомнила, плотный и сладкий аромат поздних осенних роз. До сих пор не знаю, умерла ли я в момент ДТП сразу же или уже позднее в больнице…

Мир, в котором я очнулась, не дал мне возможности тихо плыть по течению…

Первое, что я почувствовала, когда начала приходить в себя – запахи. Совершенно чужие, даже чуждые и большей частью весьма неприятные. Пахло гарью, застарелым потом и почему-то скотным двором. Не то чтобы я сильно разбиралась в скотных дворах, но еще в студенческие годы пару раз ездила с приятельницей к ее родным в небольшую деревушку Вологодской области.

Семья держала довольно большое подворье. И я, как истинная петербурженка, брезгливо морща носик, помогала Маринке, а точнее, ее родителям, управляться со всем этим хозяйством. Так что теплый запах хлева я ни с чем перепутать не могла.

Сильно болела голова, а глаза почему-то и вовсе не открывались. Казалось, кто-то плотно склеил ресницы. Рука, которую я потянула к лицу, чтобы протереть глаза, казалась неимоверно тяжёлой. А на ресницах – да, обнаружились мелкие сгустки не то грязи, не то засохшей слизи. Для того чтобы смахнуть эту дрянь и открыть-таки глаза, мне пришлось сделать целых четыре попытки: руки были совсем слабыми…

Увиденное напугало меня настолько, что я предпочла плотно зажмурить веки, даже не пытаясь думать, а просто мысленно вереща: «Мамочка! Мамочка, забери меня отсюда!»!

Шорохи, которые я с каждой минутой слышала все более явственно, оказались вовсе и не шорохами. И оплывшая тетка у стола, которую я сперва приняла за бредовое видение, никуда пропадать не торопилась.

Немного повернув голову на тощей комкастой подушке, я сквозь ресницы наблюдала за ней. Сперва она долго и тщательно толкла что-то в довольно высоком каменном стакане, потом высыпала черно-серую жутковатую массу на лоскут ткани и замотала его так, чтобы вся масса образовала нечто вроде шарика размером с чупа-чупс. Затем тетка заговорила с кем-то, кого я не видела:

-- Ось туточки оставлю. Как малая проснется, ты сам малость пожуй, чтоб мяхшее было, а тады и ей отдай. Маково семя от зубов лучшее всего помогает. Ну, картохи я вам сварила, печку затопила. Козу и сам подоишь, чай не маленький. А у меня еще своих забот – делать не переделать.

-- Благодарствую, тетка Лута, – второй голос, как мне показалось, принадлежал ребенку. – А ежли Элька опять начнет стонать? Делать-то чего тадысь?

Тетка на минуту задержалась у стола, тяжело вздохнул и недовольно буркнула:

-- А я откуль знаю?! Сильно метаться будет, ну, сбегай до старой Рантихи. Мабуть, она чего подскажет.

Женщина грузно прошлась по комнате, так что половицы отозвались жалобным скрипом. Скрежетнула несмазанными петлями дверь и захлопнулась. Где-то в отдалении истошно заголосил петух, и ему откликнулись еще более далекие голоса собратьев. А затем я услышала тихий детский плач, горький и какой-то совсем уж безнадежный.