Книга Глубокие тайны Клиф-Хауса, страница 84 – Хельга Мидлтон

Она любовалась его красивым стройным телом, и постепенно на смену блаженству под кожу стал заползать холод осознания. То, что случилось, – ложь и воровство. Она изменила Стиву, он – жене. Пока еще все замерло в синеве сумерек, но скоро, очень скоро взойдет солнце. Оно выжжет тени из углов комнаты, прикроет тела одеждами, а мысли вернет в ежедневный водоворот дел и событий. Они оденутся, избегая прямых взглядов, выпьют кофе (она не была уверена, что кофе в доме есть). Он, скорее всего, поедет прямо в участок. За день запах другой женщины выветрится, как аромат дешевых духов.

А она? Как она теперь будет жить?

Он, словно прочитал ее мысли, потянулся, обнял за талию и притянул к себе.

– Я ждал этого дня, вернее этой ночи, слишком долго. Почти три года.

«И потому женился», – промелькнуло у нее в голове, но она не успела произнести это вслух.

– Больше ждать не буду.

Его губы снова нашли ее. Рука скользила по животу вверх к груди. Пальцы коснулись соска. Тот напрягся, внутри снова разлился жар. Голова все еще пыталась объяснить телу, что то, что случилось, пусть не роковая, но ошибка. Что на этом надо поставить большую жирную точку прямо сейчас, здесь. Но тело жило по своим законам. Пока голубели сумерки и день не наступил, то и хрустальная карета еще не превратилась в тыкву. Колени Эйлин раскинулись, руки обхватили Джима в плотные объятия, и они снова свились в крепкое кольцо инь и ян.

Он стоял у окна: красивый, голый, ягодицы чуть светлее всего тела – прошлогодний загар почти сошел.

Она, притворяясь спящей, рассматривала его сквозь сеточку ресниц. Страшно было открыть глаза и увидеть все в реальном свете дня. С ним придут реальные вопросы и потребуют реальных ответов. Есть ли они у Эйлин?

Он отвернулся от окна и свободно, не стесняясь своей наготы, прошелся по комнате. Погладил деревянное яблоко – часть резного убранства на крышке старинного бабушкиного бюро, сменившего функцию письменной конторки на туалетный столик. Наклонился, как будто принюхиваясь к смешанному запаху ее духов и полироли. Подошел к стене, где висела доска с приколотыми фотографиями и карточками с именами персонажей нынешнего расследования. Не поворачиваясь к кровати и не глядя на Эйлин, как будто бы зная, что она не спит, он спросил:

– Так ты разыскиваешь свою тетку? Сестру матери?

– И не только ее. – Она открыла глаза – к чему притворяться. – Я хочу понять, кто есть кто в моей семье, а заодно освободить шкафы от скелетов.

Он усмехнулся:

– Думаешь, там еще много осталось?

– Много, мало – все мои.

Ее ответ прозвучал грубо. Как удар наотмашь. Он ничего не ответил. Снял со спинки стула набросанные на него предметы своей и ее одежды, встряхнул. Из кучи выпали его трусы-боксеры и один носок. Второй, по всей видимости, застрял где-то в штанине брюк.

Обыденность происходящего отрезвила обоих.

Она потянула на себя простыню.

– Сделать кофе? – В ее вопросе слышалась скрытая надежда на отказ.

– Не надо. Я и так опаздываю.

Она вдруг почувствовала, что начинает злиться. Все выглядело таким обыденным. Как будто это случилось у них в сотый раз. Хрустальная карета исчезла. Пажи-мыши разбежались. Посредине комнаты стояла, загромождая пространство так, что было трудно дышать, старая перезревшая тыква.