Онлайн книга «Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой»
|
Мне хорошо известно, что вы переживете меня, любезный мой аббат. Вы еще молоды и будете молоды еще лет пять или шесть, но для мужчины это не грех. Ваша молодость мила мне и тем, что когда мой сын войдет в настоящий возраст, вам не будет еще и сорока. Я бы хотела, чтобы он видел в Вашем Преподобии не только наставника, но и ближайшего друга, который не оставит его в час нужды и словами сколь разумными, столь и слуху приятными на путь истины его наставит. А если Павлуша возражать вам надумает, пусть знает, что такова была моя материнская воля. В прошлом письме вашем писали вы, что по окончании иезуитского коллежа Вашему Преподобию минуло девятнадцать лет и что Павлуша годами старее положенного для учеников тамошних срока, только ведь Павлуша мальчик совсем не таков, как другие дети, всегда в довольстве и добре жил, за все свои пятнадцать лет и пряничка-то неписанного не кушал, а сложения он хрупкого и нежного, так если Ваше Преподобие скажут, никто и заподозрить не сумеет, что ему больше двенадцати, а про то, что Ваше Преподобие солгать и грех на душу вашу святую взять прошу, про то не осердитесь, ведь в том, что вы материнское сердце утешите, греха нет, а коль и есть, так весь грех на мне, а мои уже во всю жизнь не отмолить, так не все ли и равно – грехом больше, грехом меньше. Хоть и стен дома покидать мне теперь не положено, я сына к тетке своей отправлю, вроде как на время траура по отцу, а она уже отыщет способ, как его к Вашему Преподобию отослать. А вы, любезный аббат, верно, немало тому поразились, что я Гаврилу Довмонтовича покойником все зову? Мужчина-то он будто бы здоровый и крепкий с виду, во время Великого поста к молочному супу всего только заливное из трех окуней, двух щук да полсотенки устриц отведать мог. Да вот как-то, любезный аббат мой, милостью божией в последних числах октября изволил упокоиться. Паштета из жареного каплуна в белом вине откушал и упокоился. Знаете ведь, Ваше Преподобие, паштет – оно ведь дело тонкое, и не уследишь, что иной раз невзначай сквозь сито пропустить можно, когда у каплуна-то всю мякоть срежешь да в молоке с размягченной булкой – вот точь-в-точь такой, какими в прежние времена на улице Дев святого Фомы торговали, – истолчешь. Очень уж мой покойник любил, чтоб в фарш побольше трюфелей и мушкатного ореха шло – так я уж и расстаралась. Мушкатный ведь орех очень уж запах приятный имеет, а трюфели пока в белом вине кипят, такой аромат пойдет, что пары лишних крупиц и не заметишь. Вот вы, любезный аббат, говорили как-то, что великую щедрость во мне видите, а вы, отец мой, напраслину молвить не можете – чистая правда. Хоть Ваше Преподобие меня в латинскую веру обратиться и уговорили, русскую кровь из меня все-таки не выпустить – для милых сердцу никогда ничего не пожалею. Вот и на Гаврилу Довмонтовича столько серебра извела – надо думать, человек четырех на тот свет бы отправить хватило. Что вы, отец мой, хмуритесь? Верно, аллегорию какую-то в словах моих усмотрели? Отчего же… я ведь не такая ученая, как вы, любезный аббат, куда уже мне туману наводить. Ученая, надо думать, средство какое хитроумное сготовила, а я попросту, лекарством от падучей[31]воспользовалась. Вот Ваше Преподобие человек еще молодой, и падучей никогда не страдали, и целебного действия серебра (кроме презренного металла, конечно, к которому Ваше Преподобие, чтобы чистоты сахарных ваших рук не замарать, без перчатки и дотронуться-то брезгуют), когда его в азотистой кислоте растворят да в холоде, как остынет, кристаллизовать, не знают. Стало быть, и того, как кристаллы внутренности разъесть, если их ненароком больше пары крупиц принять, не знают[32]. А ведь жаль, жаль. Мой Гаврила Довмонтович всю ночку в лихорадке злой промучался, а наутро и преставился, а меня и теперь лихорадка бьет, как вспомню, сколько раз мне выговаривал, что на проповеди Вашего Преподобия ходила да околесицу иезуитскую (видит Бог, не за эти слова его раньше срока на небо взяли) слушала. Что же! Я ведь ему не возражала и за честь вашу, любезный мой аббат, не вступалась. Тогда только и решилась, когда Павлушу наследства и своего благословения лишить пригрозил, если Ваше Преподобие для него мудрым Ментором[33]станут. |