Книга Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой, страница 56 – Елизавета Фролова, Анара Мачнева, Соль Решетникоф, и др.

По дороге на станцию она думала о том, что поэты ходят босиком, чтобы стать целым с природой, которая великодушна и неизменна. И, может быть, она еще встретит своего верного друга и будет «счастлива сердцем».

Рецепт из книги «У Лукоморья»

хранителя Музея-заповедника «Михайловское»

С. С. Гейченко от Арины Родионовны

«Очищенный от семечек, сполосканный, зеленый, неспелый крыжовник сложить в муравленный горшок, перекладывая рядами вишневыми листьями и немного щавелем и шпинатом. Залить водкою, закрыть крышкою, обмазать оную тестом, вставить на несколько часов в печь, столь жаркую, как она бывает после вынутия их нее хлеба.

На другой день вынуть крыжовник, всыпать в холодную воду со льдом, через час перемешать воду и один раз с ней вскипятить, потом второй раз, потом третий, потом опять положить ягоды в холодную воду со льдом, которую перемешивать несколько раз, каждый раз держа в ней ягоды по четверти часа, потом откинуть ягоды на решето, потом разложить ягоды на скатерть льняную, а когда обсохнет, свесить на безмене, на каждый фунт ягод взять два фунта сахара и один стакан воды. Сварить сироп из трех четвертей сахара, прокипятить, снять пену и в сей горячий сироп всыпать ягоды, поставить кипятиться, а как станет кипеть, осыпать остальным сахаром и разов три вскипятить ключом, а потом держать на легком огне, пробуя на вкус. После всего сложить варенье в банки, завернуть их вощеной бумагой, а сверху пузырем и обвязать».

Преподобный отец аббат!

Быть может, послание мое оторвет вас от триумфов во славу Марса и Беллоны^[15], которые вы ежечасной борьбой за души бедных грешников свершаете, однако в исповеди моей повинно лишь похищение, вами, преподобный отец, учиненное. Ах, не спешите с негодованием отвергать его, выслушайте же прежде ограбленную грешницу – ведь вам, отец мой, в гнев впадать не пристало, а, надо полагать, не совсем даже и пристойно.

Рассудите сами, за кого же почитать мне того, кто душу мою из сердца цветом речей своих, что на устах ваших многопышными розами Кипридиными^[16]распускаются, а, коль без утайки говорить, то и во сто крат их превосходят, как тать ночной похитил? Никогда со мной прежде, отец вы мой, попущения такого не случалось, и беседы душеспасительные во всю жизнь мою безрадостнее осеннего ненастья да невыносимее разогретой капусты^[17]мне мнились. Проповедь же ваша… ах, не смейтесь, любезный аббат, что вот, дескать, дурища необразованная, а туда же, о речах ваших ученых рассуждает – я ведь это от искренности сердца только говорю, а за искренность грешно, отец мой, осуждать. Ведь проповедь кто вашу слушает, то и чадами духовными вашими нарекается, хоть годами вы и помоложе меня будете.

Зареклась я помышления от вас таить, любезный аббат, а оттого и в том вам сознаюсь, в чем после проповеди сознаться заробела, да и не с руки на первом году вдовства о таком помышлять, а только как слова ваши для души погибшей ни сладостны, как мысли ни утешительны (о грехах и о геенне огненной я и в Москве на сто жизней вперед наслушалась, а вас и слушать-то пуще интермедии итальянской приятнее, и складно, и остроумно, и изысканно у вас оно выходит даже, и на сердце-то как спокойно от вашего великодушия да от слов любезных делается, будто и мы не первые на свете грешники выходим, и Вольтер этот ваш, не так чтобы очень уж большой безбожник, и что коли б небесам то не угодно было, и разум бы человеку дан не был, и сердце от помышлений сладких в нас не трепетало, и вино бы дух не веселило^[18]), а только всего в проповеди вашей лучше сами вы, отец мой, были. Кто б мне прежде рассказал, что сутана так удивительно к лицу быть может, что так парик быть может подпудрен и завит (с таким изяществом одни только кавалеры Золотого Руна и принцы крови подвиваются – уж в этом не солгу, отец мой, на вечере в Малом Трианоне^[19]все глаза я проглядела), пряжки на башмаках такими бриллиантами усыпаны, кружевом таким тонким, валансьенским^[20]манжеты отделаны, а самые руки-то… ах, что за руки у вас, отец вы мой! Будто из сахара выточенные. Правду вам сказать, любезный аббат, таких прелестных ручек и у m-lle Лопухиной^[21]нет, а кто Государя Императора^[22]осердить не захочет, тот за первейшую ее красавицу во всем свете почитать должен. А четки, что в руках ваших находились, да из ладони в ладонь вашу пересыпались, из самого что ни есть ведь черного жемчуга были (про то пусть Ваше Высокопреподобие не усомнится, мой покойник во всю жизнь из обеих Индий перлы собирал и с корабельщиками до хрипоты торговался) – верно, богатый у вас приход был, любезный аббат, да многие сановники за честь руку у вас поцеловать почитали, коли и в изгнании вашем нынешнем вы и принцам крови изяществом не уступаете.