Книга Мю Цефея. Магия геометрии, страница 94 – Александра Давыдова, Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Орёл, и др.

— Меня уберут, если я не считаю игрока. Помоги мне.

— Спасибо, что подвезла.

Верхушкин вышел из автомобиля и, не оборачиваясь, зашагал ко входу в апарт.

Дело было не в убеждениях, не в принципах. Ему по большому счету было плевать на игрока. Да, он испытывал уважение к масштабу личности. Но сколько их было. Личностей. И сколько их еще будет. Еще утром он и правда был готов к чему-нибудь такому. Ради нее. Для нее. Но ведь от нее ни черта не осталось. Ни черта.

Он приложил пасс к двери и сразу оказался в клаустрофобической кабинке лифта. Нажал на кнопку Апартамент 1929. Кабинка стала подниматься вверх. Перед остановкой на девятнадцатом этаже кабинка развернулась, двери лифта открылись, и он оказался прямо перед входом в апарт. Пасс сработал автоматически, дверь в апартамент поднялась наверх, и он шагнул из лифта в свою нору, соту, ячейку этого улеобразного здания.

Жизнь, казалось, больше не имела смысла. Он только сейчас понял, что все эти пять лет фактически жил только ради нее. Он подошел к единственному в апарте окну, короткому и узкому, — машины уже не было. Он знал, что она позвонит еще раз. А потом еще. Будет умолять, потом угрожать. Такие, как она, до последнего цепляются за любую возможность. Он вывел на стену Викторию. Этот водопад действовал на него как наркотик. Вообще Верхушкин ненавидел шум воды, он его раздражал, но под Викторию ему всегда удавалось отключиться.

Он вытянулся на полу, закинулся пачкой рекса и закрыл глаза.

Завтра будет новый прекрасный день.

— Как? — ошарашенно спросил меня Нонго. — Совсем нет никаких ритуалов?

Алое оперение на его голове поднялось, отчего мой напарник окончательно стал напоминать очень худую птицу.

— Только не надо квохтать, — предупреждающе сказал я, но было поздно. Шея Нонго раздулась, и из маленького рудиментарного клюва донесся звук, похожий на перестук множества попискивающих камней.

Я в очередной раз поклялся сам себе, что непременно отправлю рапорт ксенопсихологам и ксенобиологам, чтобы те дали ответ на два вопроса: почему этот звук заставляет потомков землян (или конкретного потомка) корчиться от смеха и почему раса авемов (или конкретный авем) так тяжело реагирует на смех землян.

— Обидно, — сказал Нонго. — Очень обидно. Думаешь, я не знаю, почему ты смеешься?

Напарник сгорбился, расправил маховые перья на руках и прошелся по рубке туда-сюда, характерно двигая головой.

— Ко-ко-ко. У нас тоже есть доступ к вашим базам данных.

Что же, одним вопросом меньше.

Я поднял руки над головой, демонстрируя универсальный знак извинения.

— Твои достойные предки не зря срыгивали еду в зобы своих детей, — сухо произнес Нонго дежурную фразу, принимая извинения.

Только я расслабился, как он запрыгнул на стол и принялся плясать, поочередно задирая то одну ногу, то другую. Для утонченного Нонго с его осторожными выверенными движениями это было настолько дико, что я сразу заподозрил неладное.

— Ты меня только что сравнил с кем-то из вашей фауны? С кем-то очень некрасивым?

— Все живое прекрасно, — назидательно ответил Нонго, легко спрыгивая со стола, — только не все одинаково разумно. Кому-то для выживания хватает совсем немногого.

К разговору о ритуалах мы вернулись через несколько циклов, когда я устал смотреть материалы про фауну Ксарруби, на орбите которой мы несли вахту.