Книга Мю Цефея. Игры и Имена, страница 67 – Александра Давыдова, Дмитрий Орлов, Александра Хохлова, и др.

— Я думал, что все, разрушилась его мечта из-за того полета. Оно, может, и к лучшему.

— Какого полета?

Митрич вдруг стал совсем серьезным, даже немного грустным:

— Поганкин самолет конструировал. Отлично вышло все, он как инженер — мужик золотой, но чего-то они с баком намудрили, отправили на испытания, а там то ли утечка топлива, то ли недолили. Грустно вышло.

— Разбились?

— Нет, слава богу, повезло. Вовремя заметили и на экстренную посадку. Но Поганкина тут же пинком под зад и в наши пенаты. Мы все понимали, жалко его было, он пару раз пробовал вернуться, но Шпагин крепко душил.

Интересно складывалось. За Поганкиным действительно вырисовывался печальный образ, на этот раз настоящий, без домыслов. И оттого только слаще было его восхождение к верхам. Мечта у человека сбывается, подумал я.

— Дела.

— Ага. А теперь вот не просто самолет, а такую вещь… знаменательную. Молодец он, чего сказать?!

— Если он такой молодец и ты так за него рад — чего ж ушел-то? Я как-то и спросить не успел. Вместе б уже эту мечту в космос отправили, — я задумался, — да и без кроссвордов скучно.

Митрич улыбнулся — совсем добродушно, словно у него ребенок спросил: почему небо синее?

— А ты не знаешь?

Я хотел ответить: потому что воздух рассеивает свет, но вовремя опомнился.

— Что не знаю?

— Ну, ты, Сеня, в танке, конечно, хоть бы иногда из архива вылазил.

— Не хочешь рассказывать — не надо. Мы люди любопытные, но гордые.

— Да просто чего там знать? Поганкин нам и помог соскочить.

— Это как?

— Это просто, Сеня. Это просто. Или ты думал, что ему и должность дадут, и Шпагина вышлют за просто так?

Я моргнул. Очень глупо (если такое вообще возможно) моргнул:

— Так и думал.

— Нет, Сень. Тут одного Шпагина мало. Козлы отпущения нужны были, которые под руководством Шпагина нарушали все правительственные установки. Когда и руководитель говно и рабочие говно — легче из этого говна лепить свою благородную статую.

— Да, — пробормотал я, — материала больше.

— Ага. Так бы неизвестно — стали бы его слушать, а тут компромисс с московским начальством, проредили не одного Шпагина, а всю бестолковую бригаду. И Поганкин на всем этом в беленькой шапочке.

Я смотрел с недоумением. Очень хотелось, чтобы Митрич вдруг просто рассмеялся и сказал: «Ну, ты чего, поверил?» Я бы даже признал, что тут-то он меня действительно подловил.

Все что получилось, — это пробормотать:

— Как же?

— Ну ты как ребенок, Сеня. Хорошую партию отыграл Поганкин, молодец. У него вон… большая мечта. А у большой мечты нет маленьких друзей.

— Так он тогда… это… — Я нелепо вертел головой в поисках подходящего слова. — Он тогда… Да козел он тогда!

Но Митрич почему-то не разделял моего негодования, хотя ему же и следовало бы поносить Поганкина прежде всех. Вместо этого он продолжал снисходительно улыбаться.

— Ты, Сень, действительно еще не совсем понимаешь, чего как работает. Идти по головам — это значит не карабкаться по ним, а рубить.

— И ты бы рубил? Ну, в смысле… ну, как Поганкин.

Митрич рассмеялся сухим проржавевшим смехом.

— А мне-то оно зачем, Сеня? У меня нет таких целей. Мне и тут хорошо.

— Мне тоже. Мне тоже тут хорошо.

Мы немного помолчали, потом Митрич кивнул:

— Ну и хорошо.

А мне вдруг стало так мерзко. Не в метафорическом смысле, а в гастрономическом. Тошно. На асфальте проступили уродливые трещины, деревья покрыли косые струпья. Даже солнце кололо и резало глаза. В весенней духоте я увидел, как гуща черных муравьев тащит в свою землянку мертвого жука.