Книга Мю Цефея. Игры и Имена, страница 64 – Александра Давыдова, Дмитрий Орлов, Александра Хохлова, и др.

Я ощутил себя внутри сломанного часового механизма.

Положил конец спорам опять же Ибриошвили. Безразлично и сухо, как расстрелял:

— Борис Викторович, — сказал он, — можно вас на пару минут?

И они со Шпагиным вышли в коридор.

Я боялся пошевелиться, ладони вспотели от волнения. Трудно было сразу осознать — какую же чушь я только что сморозил.

Благо подошел Митрич:

— Какую же чушь ты только что сморозил, Сень.

— Почему?

— По кочану. Сдурел, что ли?

— Я?

— Ты-ты. Чеши домой. Завтра напишешь объяснительную, мол, приболел, может, отравился там. Денек-два не мозоль Шпагину глаза, понял, Сеня?

— Понял. Но я просто…

— Чеши!

Уходил я тихо и сумрачно, как Меркадер.

5

В ту ночь мне приснилась мраморная голова Ибриошвили. Сразу за ним сверкали звезды и кометы тащили по черному небу свои реактивные сопли.

— Я отравился, — сказал я.

— А граната намного функциональнее солнца.

Я посмотрел на родинку Ибриошвили, она была то ли в форме Сталина, то ли в форме ядерного взрыва.

— Я отравился.

— А Покрышкин повесился на мертвой петле.

Мне стало страшно.

— Я отравился, послушайте!

— А Гагарина переехал танк.

***

Утром я действительно написал объяснительную и долго сидел за столом, обдумывая завтрашний день. А потом мне сообщили, что работы в корпусе «Д» приостановлены на неопределенный срок. Идет разбирательство.

Тревожные каникулы длились полтора месяца. Я бы не назвал это время печальным или унылым, скорее пустым. Каким-то даже бессмысленным, словно один день просто растянули на много недель. Я успел собрать модель самолета И-16, дважды сходить на дискотеку и отравиться шпротами. На сей раз по-настоящему.

Вновь «Заря» взошла в моей жизни внезапно и бескомпромиссно. Я возвращался домой с буханкой хлеба под мышкой и, в общем-то, не ждал никаких проблем. Мороз неприятно жег кожу, и мне хотелось поскорее попасть в тепло. Однако попал я просто.

Перед самым моим подъездом стоял Внучок. На нем была черная куртка, меховая шапка и угрюмое безразличие ко всему вокруг. Сперва я хотел поздороваться, но тут же вспомнил про выговор Шпагина и загадочные «большие проблемы». А Внучок был большим, тут спору нет.

— Стоять! — крикнул он мне в спину. — Не узнал?

Я повернулся, натягивая постную улыбку.

— О! Здрасте.

— Ага, — он кивнул на синий «Запорожец» у дороги, — поехали.

У меня мелькнула мысль сразу побежать, но я ее переборол.

— Куда?

— Вызвали. Сказали тебя забрать.

— Куда? Меня никуда не вызывали. Меня вот вызвали… меня хлеб вызвали купить. Ждут.

— Подождут. Давай садись.

Внучок подошел ближе, и я подумал, что не может все быть настолько глупо. Под окнами моей же квартиры, среди бела дня грузят в машину. Идиотизм.

Потом я, правда, вспомнил, что такой идиотизм крепко впечатан в список тревог русского человека на каком-то сталинско-подсознательном уровне. Черный Воронок вполне может быть и Синим, надо только приложить чуточку партийной смекалки.

— Вы не имеете права! — сказал я, пятясь к подъезду. — Я никуда с вами не поеду! Я вообще… Я отравился.

Внучок нахмурил брови, и мне показалось, что сейчас он просто подбежит, ударит меня, а потом закинет в багажник. Где-то вдалеке прозвучит голос Шпагина: «Ну, я же предупреждал, да? Да?» — и все закончится поучительно.

Внучок пожал плечами.

— Ну, не хочешь ехать — не едь. Так и скажу Поганкину, что ты отравился.