Книга Измена. Во власти лжи, страница 72 – Анна Томченко

Вещи Есении, бодики, комбинезончики для малыша привёз водитель, но на этом дело не остановилось. Мать звонила мне каждые полтора часа, требовала фотоотчет, а у меня телефон в руках не держался, меня люто трясло от того, что Еся была там в реанимации. Как вообще это могло быть, почему её до сих пор не перевели? Если все прошло хорошо, то должно было уже все закончиться.

Я нервничал, психовал, и в этом психе, в ожидании какого-то ужасного приговора что ли прошла вся ночь.

Малыш просыпался, даже не кричал, а сонно разевал ротик, требуя бутылочку, и тогда появлялась медсестра, докармливала его, а первый раз я не смог поменять подгузник, потому что малыш был такой маленький, такой хрупкий.

Я боялся его помыть, у него были пальчики тоненькие, как веточки и ручки, такие же. Розовенький весь, и когда медсестра его переворачивала на животик, он без звука открывал ротик.

Утром в дверях палаты появился наш врач.

— Как у вас дела? — Спросил он хмуро, и в этом вопросе, в его взгляде, который постоянно бегал, я искал какой-то намёк на состояние Есении.

— Лучше скажите, как моя жена и как долго она ещё будет лежать в реанимации, если все прошло хорошо, почему вы её держите в реанимации?

— Потому что была кровопотеря, — медленно выдавил врач и покачал головой.

А что я мог на это сказать?

— Восстановите кровопотерю, восполните её, чтобы мою жену тут же перевели.

На самом деле ожидать человека из реанимации это агония.

Я винил себя.

Бесился, не мог ни на что повлиять.

Алик как-то узнав о том, что у меня родился ребёнок, начал названивать, но мне мерзко было с ним разговаривать, зато Духовицкий тут как тут нарисовался со своими звонками и поздравлениями. Какого хрена, как они умудрялись так быстро разносить все сплетни и новости?

Я скупо соглашался, а когда он предложил съездить, отметить, только и бросил:

— У меня жена в реанимации, мне не до отмечаний.

А потом кинул трубку.

Вымораживало.

Если бы поехал домой в ту ночь, может быть, все бы обошлось, ничего бы не случилось. Тимур сказал, что с ночи, видимо, у Еси были схватки, а она посчитала их тренировочными, или я не знаю…

Я мог посыпать сколько угодно голову пеплом. Выгораживать себя, но надо было задвинуть собственное эго на дальний план и признаться, что я виноват, из-за меня Есения была в реанимации, моя девочка. Моя нежная, хрупкая жена. А ещё самое паршивое было в этой ситуации, что я не мог дать имя малышу.

— Рустам, ну так не бывает. Ну, в конце концов, прими решение как мужчина, назови ребёнка, и все.

— Я не буду давать имя сыну без Есении, как ты этого понять не можешь, — хрипло выговаривал я в трубку, уже теряя терпение. Я действительно не мог дать имя ребёнку без Еси. Мы так и не определились, мы выбирали между Альбертом и Робертом, и так и не смогли прийти к какому-то правильному выбору. И я понимал, что если я решу за Есю, это тоже не добавит понимания в наши с ней отношения, и скорее бы её выписали, скорее бы её перевели.

Мне кажется в какой-то момент я настолько отчаялся, что, глядя на сына поздно вечером, сидел и тихо, губами шептал молитву.

Тимур звонил и плакал в трубку, а я ничего не мог с этим поделать, он истерично, нервно высказывал мне, что надо было приехать, надо было позвонить, как будто бы я сам не знал, все прекрасно знал. Но поставил на чашу весов бизнес и семью.