Книга Измена. Верни мне мою жизнь., страница 75 – Анна Томченко

Крупная дрожь прокатилась по телу, заставила обхватить себя руками. Но холод и страхи окутывали изнутри всё. И меня трясло. Как в преддверии истерики.

Нельзя. Не в моём положении.

Я уговаривала себя, что всё проходит и это пройдёт, и не заметила, как вернулась к дому. Нелепо посмотрела на чужое жилище, которое не только было в каком-то не самом хорошем посёлке, но ещё и с соседями. Которые, скорее всего, будут осуждать моё решение. И значит, недолго нам осталось соседствовать.

Александр сидел на крыльце и что-то писал в толстом ежедневнике с прочной желтоватой бумагой. Карандаш плавно скользил, и я поняла, что это — не письмо, а рисунок. На звук шагов Алекс отвлёкся и, посмотрев на заплаканную меня, уточнил:

— У вас всё хорошо?

— Нет.

Глава 47

— Это мои мюсли, — зашипела я в темноте кухни.

— Я у вас их куплю, хотите? — прочавкал Алекс и включил свет вытяжки. Я зажмурилась и прикрыла глаза ладонью.

— Я просто хочу, чтобы вы перестали есть мои мюсли, — ворчливо уточнила я и вытащила из холодильника фруктовый салат.

Встречи после полуночи в темноте кухни за последние две недели стали нашим ритуалом.

— Вы недовольны, но чтобы сгладить это, заверяю, что вы можете кушать мои стейки, когда захотите.

Я не жадничала, но как-то так вышло, что покупки мы с Алексом делали поочерёдно, и в моей корзине не было шоколада, сахара, и прочей гадости, в то время как Александр оказался ужасно падким на быстрые углеводы, и я только поражалась, как его до сих пор не разнесло с них. И вот когда я постепенно убрала и из покупок Александра всё вредное, он стал бунтовать и получать сахар хоть откуда-то, например, из мюсли или зерновых батончиков, причём сам плевался, но ел.

— Я не хочу стейки, — взяв ложку и сев за стол, призналась я. — С утра я захочу сделать из мюсли гранолу, а вы их съели.

— Съезжу и куплю новые. И шоколад!

Жить с чужим человеком оказалось непросто. Алекс был ужасно неорганизованным в плане быта. Он разбрасывал свои вещи в общем зале и раскладывал на всех поверхностях рабочие записи. У него был ненормированный день, поэтому он часто мучился бессонницей, а когда надо было выезжать на объект, громко страдал в ванной. А ещё он меня жалел.

На самом деле нет ничего плохого в жалости. Просто я словно снова попала в тот же капкан поведенческих ролей, что и в браке. Меня оберегали, давали все, что мне было нужно, и да… жалели.

Макар вёл себя отстранённо. И это меня обижало сильно. Я словно опять ощущала чёрную дыру, разрастающуюся в сердце, как будто я сказала ему про конец, и он всё, тут же разлюбил. Совсем разлюбил. И часто ночами я тряслась в невозможности услышать его или увидеть. Нет, Макар не был мудаком. Он исправно звонил и задавал стандартные вопросы: «Как ты себя чувствуешь? Привезти лекарства? Из больницы не звонили, когда приём?». И это было так обидно, словно он исполнял какую-то повинность. Только и всего, а не потому, что любил.

И мне хотелось самой его набрать и кричать, кричать, кричать, что мне больно даже без него. Даже когда он сделал, что я хотела, — ушёл, мне всё равно по-прежнему больно. Но я терпела. Ложилась спать в кровать и долго гладила ладонями живот и, наверно, от ощущения того, что не одна, начинала говорить.

— Ты же понимаешь, что мама и папа тебя любят сильнее всего? Правда, понимаешь?