Книга Измена. Ты не защитил меня, страница 91 – Энди Дорн

Максим не верит своим ушам.

— Вместе?

— Да. Но это не значит, что я простила. Это значит, что я готова попробовать. Попробовать поверить, что люди могут меняться.

Он кивает так энергично, что я почти улыбаюсь сквозь слезы.

— Спасибо, — шепчет он. — Спасибо за этот шанс.

Три года спустя

Я стою у окна родильного дома и смотрю, как Максим держит нашу дочь.

— Привет, малышка, — шепчет он, и я вижу, как по его щекам текут слезы. — Привет, моя маленькая принцесса.

Надежда — так мы назвали нашу дочь. Она морщит крошечный носик, сжимает и разжимает кулачки, и в этот момент я понимаю: мы действительно выжили. Мы прошли через ад и вернулись к нормальной жизни.

Максим подходит ко мне, все еще держа малышку. Слезы капают на белую пеленку.

— Ксюш, посмотри на нее, — его голос срывается. — Посмотри, какая она красивая. Точно как ты.

Я протягиваю руки, и он осторожно передает мне дочь. Надежда открывает глаза — они светло-зеленые, как мои, но в них уже читается характер отца.

— Спасибо, — шепчет Максим, садясь рядом на край кровати. — Спасибо, что дала мне шанс стать настоящим отцом.

Я смотрю на него и улыбаюсь. За эти три года его лицо изменилось. Исчезла та легкомысленная самоуверенность, которая раньше меня и привлекала, и раздражала. Теперь в его глазах глубина, которой не было прежде.

Путь к прощению был долгим и мучительно трудным. Месяцы терапии — сначала я ходила к Владимиру Сергеевичу одна, потом мы начали семейные сеансы. Помню, как на первой встрече Максим сидел на краешке стула, сжав кулаки, а я не могла поднять на него глаза.

— Расскажите, почему вы здесь, — спросил Владимир Сергеевич.

— Потому что я все испортил, — сразу ответил Максим. — Потому что предал самого важного человека в своей жизни.

Тогда я впервые посмотрела на него и увидела не того самоуверенного мужчину, за которого выходила замуж, а сломленного человека, который искренне хотел измениться.

Разговоры до рассвета. Сколько их было… Мы сидели на кухне в родительском доме, пили чай и говорили. Максим рассказывал о своем детстве без матери, о том, как боялся близости. Я делилась своими страхами, болью от потери сына, ужасом предательства.

— Знаешь, что самое страшное для меня? — сказала я ему однажды под утро. — Не то, что ты переспал с ней. А то, что когда я умирала от страха, ты не ответил на звонок. Ты выбрал ее вместо меня в тот момент, когда я нуждалась в тебе больше всего.

Максим плакал тогда, и я понимала, что эти слезы настоящие.

Совместные походы на могилу Артема стали нашим ритуалом. Каждую субботу мы приходили к маленькому кресту, приносили цветы, рассказывали сыну о том, как прошла неделя. Максим говорил с ним, как с живым.

— Сынок, мама сегодня улыбалась, — шептал он. — Первый раз за много месяцев по-настоящему улыбалась. Я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы она снова была счастливой.

Или:

— Артемка, папа сегодня не поехал на важную встречу. Остался с мамой, потому что ей было плохо. Я учусь расставлять приоритеты правильно. Учусь быть мужем, которого ты одобрил бы.

Постепенно что-то во мне оттаивало. Я видела, как Максим меняется день за днем. Он стал внимательным — замечал, когда мне грустно, не дожидаясь, пока я скажу. Терпеливым — не торопил с решениями, давал столько времени, сколько мне нужно. Полностью открытым — рассказывал о каждом звонке, каждой встрече, о планах.