Книга Училка моего сына, страница 27 – Натали Лав

— Как вы посмели?! — дрожит от гнева голос.

Девушка вышла из какой-то комнаты в длинном, до пят, пушистом халате, босиком. И теперь прожигает меня ненавидящим взглядом.

— Убирайтесь отсюда! Немедленно! — старается не кричать.

Брата боится разбудить?

Однако я поворачиваю рукоятку замка, запирая дверь квартиры.

— Да ты... Вон пошёл отсюда! Козёл! — принимается ругаться. Я оказываюсь рядом.

Лия бросается на меня, принимаясь меня лупить туда, куда попадает. Перехватываю её, разворачиваю к себе спиной, обхватываю руками, не давая буянить.

— Прекрати шуметь — брата разбудишь! — говорю тихо.

И слышу первый всхлип... От него кровь стынет... До того он горький.

Следом еще один, потом еще один. Всхлипы превращаются в рыдания. Рыдания в истерику. Правда, выдираться из моих рук Лия перестаёт. Видимо, от того, что это бесполезно.

— Не-на-ви-жу те-бя, — разбираю между рыданий.

Отношу её на кухню, которую обнаруживаю методом тыка, как и выключатель в ней, усаживаю на стул, наливаю в стакан воды. А она выбивает его из моих рук, закрывается руками и съезжает на пол.

— Да куда! Стекло там! Порежешься! — подхватываю её и не придумываю ничего лучше, как усадить её на кухонный стол.

— Хватит! Слышишь? — легонько встряхиваю за плечи, — Разбудишь брата! Что ему говорить будешь?!

В этот раз этот приём срабатывает: зажимает рот рукой, пытается перестать плакать. Беру другой стакан, снова наливаю воды.

— Пей! — сую ей в руки, но придерживаю, потому что у Лии трясутся пальцы.

На этот раз слушается. Пьёт. Стакан стучит о зубы, часть воды течёт по подбородку и шее. После нескольких глотков отворачивается. Ставлю стакан на кухонную столешницу.

После подхожу к Лии и упираюсь обеими руками по сторонам от её бедер. Оказываюсь между ними.

Она молчит и пытается взять себя в руки.

Так стоим минут пять. Я ничего не говорю. И она.

Но, немного совладав с собой, произносит:

— Я хочу, чтобы ты ушёл отсюда. Это мой дом. Я тебя не звала.

Лия

Меня до сих изнутри колотит, что ОН в моём доме, вломился в мою квартиру. Как посмел вообще? После всего, что сделал?!

Но истерика отступила. Только стало еще более гадко, что он её видел. Таким же, как он. не бывает жалко других. Для них чужие страдания — это забава.

— Я думаю, что после того, как ты меня изнасиловал, можно рассчитывать на то, что ты меня оставишь в покое...

Напрягается. Не нравится слушать правду?

— Так уж прям изнасиловал? — еще и усмехается.

Только глаза остаются такими страшными... Как у голодного волка. Кажется, что стоит допустить одно неосторожное движение, как Кабирин кинется и разорвёт меня. Только что во мне рвать? От меня и так уже почти ничего не осталось.

— А ты по-другому считаешь? Видимо, я еще благодарной должна быть?! Ну, как же осчастливил! Пригрозил выкинуть в окно и оттрахал! Правда, когда трахал старался, чего уж! Только...

Я продолжаю его бояться. Но и себя в таком состоянии — тоже боюсь. Чего только не передумала за день сегодня! Если бы не Богдан...

Сузив глаза, тихо выговариваю:

— Только правда в том, что я тебя не хотела. Ни секунды. И если бы не боялась, что убьёшь, то бы не позволила тебе с собой ничего делать. И даже, если ты меня не бил, это всё равно изнасилование. А ты мне — глубоко отвратителен!

Неожиданно глаза Кабирина вспыхивают. Прямо как у волка.