Книга Прививка от невежества, страница 102 – Сергей Анатольевич Соболенко

— Ты хоть понимаешь, кто приехал к твоему Учителю? Хотя еще нужно выяснить, считает ли он тебя учеником. Так вот, к нему приехал старший и единственный ученик — Григорий Андреевич.

Я посмотрел на его тяжело дышащую грудастую жену и, махнув рукой, сел на кан. Потом мы с ужасом смотрели, как он показывает корявые армейские приемы.

— Тебя этому учил Учитель? — спросил я.

— Нет, — ответил Первоисточник.

— Сколько вы здесь живете?

— Полтора года.

— Ну, и что вы делаете?

— Я работаю фотографом, жена помогает.

— Вот придурок, — не выдержал я. — По школе что делаете?

— А, — дошло до Первоисточника. — Три раза в день, — начал он, — мы делаем тибетские прыжки.

— А это что? — ужаснулся я.

— Ну, это из ямы в яму.

Фу Шин сказал им, что нужно вырыть квадратную, пять сантиметров в глубину яму и, выдерживая правильное дыхание, вперед выпрыгивать из нее и назад впрыгивать по сто раз три раза в день. Очень важно быть босиком.

— А жена тоже прыгает? — грозно спросил я.

— Да, но у нее своя яма, — ответил Первоисточник.

Я представил, что твориться с ее грудью в момент этого упражнения, стало тошно.

— И что, полтора года прыгаете?

— Да, — ответил он. — Но каждые полгода увеличиваем глубину на пять сантиметров.

— Ого, уже пятнадцать сантиметров, — похвалил Андреевич.

Вот так получаются человеческие глупости. Есть такое тибетское упражнение, но было ли время у Учителя переучивать корявого прапорщика? А прогнав его, можно было травмировать навсегда. Вот и приходил прапорщик-фотограф со своей женой иногда подъесть плова и получить какую-нибудь новую технику, вырывая с мясом и нервами драгоценное время Учителя.

— Ну что ж, — сказал Андреевич, — становитесь с ребятами и учите технику.

Тренировка продолжалась, но уже более активно. Очевидно, шевелящаяся грудь жены Первоисточника вдохновила ребят. Федор все так же усердно что-то строчил в своей толстой тетради.

Я закрыл глаза и лег на кан. Мысли буквально разрывали голову. “Как разобраться во всем этом? — думал я. — Еще даже не прошла неделя, а Чуйская долина обрушила на меня ураган нового и непонятного."

На сколько же страшнее и концентрированнее, чем у меня и Андреевича, была жизнь у Фу Шина? Не легкая, не счастливая, не с пониманием окружающих, а страшная и необъяснимая. Казалось, ни один живой человек не вынес бы такого.

“Зачем это все?” — мучился я. Ночами начали терзать немыслимые кошмары. Просыпаясь по утрам на кане, я иногда жалел, что приехал в сумасшедшую долину, но все равно понимал — нужно пройти этот путь.

“Терпи, — говорил я себе. — Ведь ты еще молод, а дошел уже до такой вершины, скоро увидишь самого Фу Шина.” Но все равно хотелось однажды проснуться и увидеть себя в своей комнате, увешанной коллекциями бабочек, с любимыми змеями, живущими в красивых террариумах.

Чего же мне хотелось? Резать фигурки? Этому научили в корейской общине. Хотелось их выставлять в музее, тренировать в зале, тренироваться самому, лечить больных, которые с восторгом принимали мудрость от меня, умного, сидящего между яркими коллекциями.

“Нет,” — говорил я себе по утру, разминая смерзшиеся сухожилия. “Не правда, — говорил я себе. — Ты хочешь не этого. Этого хочет в тебе тот, другой, изнеженный и капризный."

Душа всегда рвалась в сосновые волны, к Няму, в лабиринт дракона, к началу начал. А тело хотело радости для себя, красивых женщин, вкусной еды, густого вина, обожателей, умеющих говорить великолепные слова, имеющие силу стального клинка. Красивые слова — стальной клинок между лопаток, вонзенный доброжелателями, между лопаток души, при чистом, холеном и размягченном теле.