Книга Прививка от невежества, страница 111 – Сергей Анатольевич Соболенко

— Ну, ребята, — радостно объявил Ким. — Сегодня приезжает Учитель.

— Когда? — еле выдавил из себя Андреевич.

— К обеду обещал.

Женщины растворились мгновенно. В доме началась яростная подготовка. Рашид прокричал: “Вай, вай” и лошадиным карьером поскакал к своему дому. Джисгуль радостно завопив: “Папаня приедет!“ — запрыгала на одной ножке.

— Ну вот, — сказал Андреевич, — дождались.

Федор вытащил из-за пояса свою тетрадь и начал что-то опять писать. “Пржевальский,” — со злостью подумал я. Позавтракав, мы поднялись снова на второй этаж и молча расселись на кане.

— Будем ждать, — мудро изрек Андреевич.

— Будем, — подтвердил Федор, опять что-то записывая.

— Ну вы, Федя, прямо Цибиков, — не выдержал я.

— А как же, — улыбнулся он. — Стараюсь.

Я вздохнул и решил пойти на свою любимую цветочную поляну.

Она была там. Длинная юбка, черная, плотно облегающая футболка, подчеркивающая узкие плечи и тонкие длинные руки. Под футболкой затаились груди, по-азиатски круглые, смотрящие вверх и немного в стороны. Волосы чернее чуйской ночи, с запутавшимися в них солнечными лучами. Глаза, похожие на двух ныряющих рыбок, на этот раз казались почему-то грустными и удивленными. А крылья тонкого носа были испуганней обычного.

— Здравствуй, Саша, — тихо сказал я.

— Ну что, эваз, Учитель приезжает?

— Ты откуда знаешь?

— А как же не знать? Вот больше и не увидимся.

— Почему? — изумился я.

— Потому что ты ло ган кун бай. Я знаю про тебя все.

— Откуда?

— Човы принесла.

— Кто это?

— Птица, — улыбнулась она.

— А почему ты грустная?

— Потому, что ты ло ган кун бай.

Мне стало не по себе, я чувствовал силу, но силу чисто женскую. С подобным не встречался еще никогда. Я не знал, что говорить дальше. Она вдруг погладила меня по голове, потом по бровям и губам.

— Эваз похожий на тазы (мальчик похожий на нож — дунг.)

— Что с тобой? — испуганно спросил я.

— Ничего, просто нюйжи увидела лохвы (женщина увидела тигра — дунг.), которого забирают у нее.

Я совершенно ничего не понимал. Все чужое, все непохожее, почему-то стало не по себе. Она раскрыла ладонь, в ней было два маленьких шарика. Один Саша положила мне между губ, другой проглотила сама. “Опий,” — глотнув, понял я.

Тягучая горечь потекла по горлу и, казалось, разлилась по всей груди. Мы смотрели друг на друга, в моей груди горечь превращалась в огонь. Напротив меня сидела Шахиризада, амазонка, восточное чудо, о которых в своей жизни только читал и слышал. Среди цветочной яркой поляны она была так не похожа на двух кореянок из моей темной кельи. Прекрасный, со сверкающими глазами цветок среди цветов. Живой, вздрагивающий, с белой, как молоко, кожей. “А говорят желтые,” — пронеслось в мозгу. Не знаю, она была белая, как снег, с очень темными глазами и темно-вишневым ртом. Огонь из груди медленно поднимался в голову. Легким движением девушка сорвала с себя футболку. Гибкое тонкое тело. Курносые, круглые груди, торчащие слегка в стороны. Я кинулся к ним.

— Не надо, — остановила она меня. — Странствующие воины должны отдыхать.

И Саша накрыла меня собой.

Когда проснулся, рядом не было никого, а опий сделал свое дело. Я был необыкновенно счастлив, блаженство заполняло всего. Цветы шелестели, солнце ласково грело. Запах поляны проникал через каждую клетку тела. Самый коварный, самый сильный и самый чистый, вот какой ты — опий Иссык-Куля.