Книга Статус: все сложно, страница 107 – Дарья Белова

Глеб всегда звал меня “балеринкой”. Мне это нравилось. И когда после нашего с ним расставания, я снова услышала это заветное слово, поняла, что хотя бы в его мыслях я та, кто исполняет хитрые па, делает идеальные тридцать два фуэте, а потом кланится в неподражаемом реверансе.

Он видит, что я еле-еле сдерживаю слезы. Боюсь показать их. Они призрак ушедшей мечты.

Глеб двигается ближе ко мне. И просто обнимает. Я кладу голову ему на плечо. И меня прорывает.

Я не знаю, всему виной алкоголь, который все еще был в моей крови, уютная атмосфера города или руки Глеба, что гладили меня по волосам. Нежно так, аккуратно. Каждое его касание я ощущала как теплую волну. Так странно, у нас перед глазами было предштормовое море, предвестник настоящего урагана. Он опасен, возможно, смертелен. Но он обошел нас стороной. И такое случилось в первый раз.

– В тот вечер мы репетировали одну постановку. Это не был классический балет, но с его элементами. Знаешь, сейчас стало модным совмещать классику и современный танец. Очень интересно получается. Особенно это ценится в Европе. Там вообще, оказывается, балет немного другой. В той постановке я не участвовала. Меня попросили выйти и порепетировать. Я же была на стажировке. Вот, как объяснили, это один из этапов обучения. Несмотря на то, что плохо себя чувствовала, я пошла. Для меня танцевать через боль нормально. Для артиста нет такого понятия как “плохое самочувствие”. И …

В глаза Глеба я смотреть пока не могу. Боюсь увидеть в них жалость. Я перед ним сейчас более открытая, чем когда-либо. Любое обидное слово, даже взгляд, просто убьет меня.

– Его звали Пьер. Я его никогда не видела, но именно с ним меня ставят в пару. Почему-то он мне сразу не понравился. Не было какого-то притяжения. Когда только начинаешь танцевать с партнером, должно появиться вот это чувство уверенности. Тепло, комфорт, доверие. Для меня это три основных условия. Тогда не было ни одного попадания. Мне бы обратить на это внимание, задуматься. Да что угодно!

– Он тебя уронил?

– Да. Была высокая поддержка, сложная. Я неудачно упала на левую ногу и повредила лодыжку. Повреждение голеностопа – так мне объяснили в больнице. В документах значится длинное какое-то название этой травме. Мне было это неважно.

– Что было потом? – слезы капали беззвучно, а Глеб приподнял мою голову и большими пальцами стирал эти капли. Дарил короткий поцелуй сначала в губы, а потом щеки.

– Мне требовалась операция. Отец решил, что надо делать во Франции. О чем-то сам договаривался, оплачивал все. Мне казалось тогда все бессмысленным. Я… меня словно лишили жизни, но я еще дышу, вижу, слышу. Было странно. У того, кто живет балетом, забрали его. Именно тогда поняла одну важную вещь, Глеб. Я же ничего и не умею, кроме того, как делать па. Нас с первого класса Академии готовили к тому, что это наша профессия. То есть вот они, маленькие семилетние девочки, а их судьба уже решена. Мы шли к ней. Мечтали, как будем играть и танцевать на сцене. А когда это все рушится, оказывается, что я ничего не знаю и не умею.

Глеб гладит мои шрамы. Находит первый, тот, что часто ноет. Проходит пальцами по каждой неровности. В груди щемит, словно не хватает воздуха. А глаза снова наполняются слезами. Они чище.