Книга Статус: все сложно, страница 136 – Дарья Белова

– Мы с Глебом разводимся.

Мама в шоке. Он нарисован у нее на лице. Она застыла в гримасе ужаса и непонимания. Прикрыла рот рукой, а затем опустила взгляд. Как только ее рука опустилась, я заметила, что губы сжались в одну линию. Она силится не сказать лишнего. Подбирает слова, оттенки. Возможно, считает до десяти и пытается дышать.

– Заявление мы подали две недели назад. И завтра, – голос дрогнул.

“Только сейчас я понял, что ты ждала меня. Сидела, смотрела в окно и ждала. А я…Милка. Никогда тебе это не говорил. Ты… Открой, слышишь? Мила! Открой!”

Его голос проносится в моих мыслях, словно эхо, с каждой секундной отдаляясь все дальше и дальше. Самая последняя нота – глухая, почти неслышимая. Но именно она и самая больная.

– Мила, нельзя. Это неправильно. Развод неприемлем. – Наверное, первый раз за всю жизнь мама чуть повышает на меня голос. И он очень строгий, практически ледяной. Хочется поежиться. А еще замолчать и слушать. Не вовремя просыпается та девочка Мила, которая всю жизнь жила под крылом своих правильных родителей.

Стучу по столу. Один удар кулаком. Столовые приборы подскочили, позвякивая, и неровно опустились на свои места.

Мама пугается. Папа смотрит с укоризной, а ведь никогда раньше я не видела его таким. На нас обращают внимание люди за другими столиками. Мама озирается по сторонам, и я понимаю, что сейчас ей неуютно такое внимание. Оно лишнее. Папа берет ее за руку и слегка сжимает. Такая поддержка, которая мне бы сейчас не помешала. Устало улыбаюсь. И понимаю, что мне то как раз пофигу на всех, кто сидит в этом ресторане и, вполне возможно, обсуждают наше трио. По-фи-гу.

– Что неправильно, мама? Выбирать то, что хочешь? Делать то, что подсказывает сердце, а не глупые правила? Что, мама?

– Ты можешь не кричать? На нас все смотрят.

И хочется снова стучать по столу. Еще громче. На этот раз, чтобы тарелки весело позвякивали, ударяясь друг об друга в полете. А следом крикнуть. Заорать. Чтобы услышали. Они все.

– У думал, за четыре года все должно было устаканиться, успокоиться, – папин голос тише, – многие живут так, Мила. Глеб хороший парень. И для нашей семьи этот брак правда выгодный. Впрочем, как и для Навицкого. Не думаю, что и они одобрят развод.

– Я так не хочу, папа. Я!

Потому что хочу любви. Чтобы меня любили. Мне мало быть той, с которой хорошо и приятно проводить время. Брать меня так, как посчитают нужным и трахать так, как хочется и когда хочется. Неужели так много прошу? Не заслужила, выходит?

– Он тебя обидел? Глеб? Давай я позвоню Наталье, мы все выясним, переговорим с ним. Все решаемо, Мила. Да, Иван? – Мама умоляюще смотрит на папу.

– Я поговорю с Павлом, – отец принимает сторону мамы, а я готова взвыть, что они так меня и не услышали.

– Неужели вы не понимаете? Вы влезаете туда, куда нельзя. Я влезла, – мама вопросительно смотрит, ничего не понимает. – Теперь вот расплачиваюсь. Я не смогу. Больше не смогу.

Слезы сдерживаю. Впиваюсь ногтями в кожу бедра. Мне все равно, что обо мне подумают, когда оголила его. То, что творится у меня внутри, намного важнее. А там просто дыра. Безумная дыра от безумной и неразделенной любви.

– Мила, я, конечно, понимаю, что вы с Глебом очень мало общались все это время, он не был с тобой в Париже, на операции. Такие важные для тебя были дни, потом восстановление, но…