Книга Скромная жертва, страница 86 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Для нас все важно. В том числе поиски вашей невестки Флоры.

– А при чем здесь Флора? – раздраженно стукнула ложкой о дно своей чашки Кира. – Обычная ссора супругов.

– Из-за которой вы уже наняли несколько ритуальных служб? «Церемониал»? «Тот свет»? «Горе-люкс»?

Рявкина едва не выронила поднос. Ее неминуемо коронуют за такие сведения в людской.

– Спасибо, Зинаида Климовна. Вы свободны, – поспешил спровадить ее Колосов. – Поймите, полковник, – обратился он к Гурову. – Мой сын долгое время жил как никчемный повеса… – Жена положила руки ему на предплечье, но он отстранился: – Я знаю, о чем говорю. И вот из-за любви к очень простой, добродушной девушке он остепенился и делает политическую карьеру. Даже если ее начало сопряжено с личной драмой, мы должны сделать все, чтобы скандальное исчезновение жены не принесло ему еще больших репутационных рисков. Отсюда наши… превентивные вложения в организацию возможного прощания с Флорой. Поверьте, наши доводы в этом случае не людоедские, как бы вам хотелось. Они скорее рутинны, как вообще жизнь богатых людей. – Колосов помолчал. – И скучны.

«Смертельная скука одного человека, – подумал Гуров, – часто приносит другому много смертельной тоски».

– Почему столько символизма в предполагаемых похоронах? – задал вопрос Банин. – Маковое поле, дурманящий сон, «Волшебник Изумрудного города», трансляция шедевров живописи с маками по стенам?

– Эти похоронщики – сплошное трепло! – выругался Колосов. – Ни дна им, ни покрышки. А в целом – сейчас это модно. Таков простой наш ответ на вопрос.

Кира уверенно кивнула, согласившись с ним.

– Странно, – заметил Гуров. – Говорят, в девяностые годы вам был свойственен тот же символизм. Вы тогда настояли на том, чтобы сюжет для рекламы вашего бренда отредактировали, используя образ пожилой травницы, которая находит зачарованную розу в лесу?

– Потому что роза – наш символ, – невозмутимо ответил Колосов.

Вы соединили его с чем-то вроде аленького цветочка. Запретного и гибельного. Как сад чудовища, который напоминает вон та комната, – Гуров указал на дверь через холл.

– Что здесь особенного? – Голос Колосова слаб с каждым словом.

– Кира Ильинична, – продолжал сыщик, – птицы, парящие по стенам вашего кабинета, – чайки?

– Все верно, – Ломова закатила глаза. – Раньше они были повсюду.

– А если мы пройдем в голубую гостиную, то найдем там нечто связанное с образом моста?

– Полковник, к чему вы клоните? – запальчиво спросил Колосов. – Я охотник, – пояснил он. – Мы растим розы. Наша невестка – флорист. Вас удивляет, что в нашем доме много отсылок к природе? Это же просто чушь!

– Вы охотились там, когда эти смерти случились? – Гуров показал фото качавшихся на дереве тел пожилой знахарки и ее внука, Мити Штрыкина.

Киру передернуло. Она сделала глоток чая, чтобы унять тошноту.

– Я не езжу под Воскресенск, – ответил Колосов сквозь зубы.

– А я разве сказал, что знахарка Штрыкина брала внука собирать травы под Воскресенск?

Кира Ильинична в недоумении уставилась на мужа. Тот почти трясся от гнева, глядя в упор на Гурова:

– Вон!

– Что вы можете сказать, – хладнокровно произнес Гуров, – про этот портрет? – Он показал на телефоне фото портрета неизвестной женщины, созданного Иннокентием Золкиным.

Колосов стал спокоен:

– Моя первая жена часто позировала художникам. В девяностые, которые вас так интересуют, это было модно.