Книга Усадьба заложников, страница 131 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Именно на это я и рассчитываю, Елена Юрьевна порекомендовала мне вас как очень хорошо разбирающегося в этой теме эксперта.

Фериде сдержанно кивнула и продолжила:

– Директор Оружейной палаты после этой истории не выдержал и покончил с собой. История была достаточно мутная, и у нас ходят слухи, что не так все просто с его самоубийством. Бесценные украшения продавались за границу по очень низкой цене. Но я не верю, что среди комиссариата были люди, которые вообще не разбирались в их ценности. Я думаю, что разбирались, и очень хорошо. И, скорее всего, деньги делились между теми, кто изымал, и теми, кто находил продавцов за границей. А в бюджет уходили гораздо меньшие суммы. На тот момент у власти стояли не очень умные люди, но в их окружении были те, кто управлял властью. Они были умнее. В пользу того, что все это было большой махинацией, говорило и то, что в документах, передаточных актах и описях царил хаос и невероятный бардак, и очень сложно было потом отследить, что и куда уходило. А после смерти Дмитрия Иванова практически все, кто работал с ним, либо уволились, либо сели в тюрьму, либо, – Фериде развела руками, – исчезли.

– А как он погиб? – спросил Гуров, ловя себя на том, что он перенимает манеру общения Фериде. Неторопливую, мягкую, но в то же время очень уверенную и краткую.

– В пользу самоубийства говорила записка, найденная у него на рабочем столе. «Не расхищал, не торговал, не прятал Палатских ценностей». Его тело нашли на железнодорожных путях. У него была снесена часть затылка, если я не ошибаюсь. Но ведь это мог сделать и не поезд.

– Возможно, что его кинули под поезд уже мертвым, чтобы замаскировать убийство, – машинально отметил Гуров.

Фериде кивнула:

– Да, скорее всего. Но на следующий день в Оружейную палату наведался следующий чиновник с очередным мандатом и реквизировал для продажи еще сто двадцать экспонатов. И среди них были те, за которые так рьяно сражался Дмитрий Дмитриевич. И даже выкупал их за свои деньги на аукционах. Его тело еще не успело остыть, а реквизирование ценностей продолжилось.

– Он был богат?

– Это неизвестно, – поморщилась Фериде, но добавила тут же: – Но есть документы о том, что много предметов директор покупал сам на собственные деньги.

– А как хранятся драгоценности? Есть еще какие-то, не выставленные в залах?

– Провести вас в фонд без разрешения директора я не могу, но да, конечно, как я понимаю, вас интересуют в первую очередь не фонды нашего музея, а запасники Алмазного фонда? – развела руками хранитель, но они договорились, что, если будет нужно посетить запасники, Гуров побеседует с Еленой Юрьевной. А про Алмазный фонд, само собой, лучше узнавать в Гохране. Это гораздо более закрытая организация, хоть и ее выставочные пространства находятся также в Кремле. И многие путают его с Оружейной палатой. Большая часть фондов организации перенесена в Гохран.

Гуров уже понимал, что постарается сделать это в обход директора, напрямую через Фериде, по тому, как вела себя Елена Юрьевна, было видно, что она оказывает помощь следствию, но только в рамках именно просьбы, не проявляя инициативы, и очень хочет, чтобы вся эта история как можно раньше закончилась. Не потому, что она расстроена из-за убийства Нелли Казинидис. Просто все это было… немного раздражающим и мешало директору музея хранить суверенность ее организации. Таких руководителей оперативник видел уже немало. Она будет защищать честь музея до последнего, и, даже если будет знать, что ее сотрудник в чем-то виноват, никто из окружающих об этом никогда не узнает.