Книга Заноза для хирурга, страница 39 – Анна Варшевская

Казалось бы, мы работаем бок о бок уже больше полугода, а я так толком и не поняла, что этот мужчина собой представляет. Только кажется — вот он, настоящий, как тут же происходит что-то такое, что подправляет его образ.

Следующие несколько дней в отделении тихо — ну, насколько вообще может быть тихо в хирургии. Веру и правда отстранили от работы и отправили на курсы переквалификации. Надя по секрету шепнула мне, что её планируют перевести в другое отделение, и я этому только рада. Приближается середина недели, когда мы с Германом Эдуардовичем собирались вместе сходить на выставку.

Моя машина до сих пор в ремонте, и у меня не получается заехать за своим спутником, мы встречаемся уже возле музея. Билеты я купила заранее, так что сразу проходим внутрь и попадаем в людской круговорот.

— Вот вроде бы будний день, а столько народу, — обращаюсь я к Герману.

— Посещение выставок в последнее время стало модным, — усмехается старик.

— Разве это плохо? — смотрю на стайку молодых парней и девушек, явно студентов.

— Конечно, нет, дорогая моя, — Герман улыбается, — не слушайте моё брюзжание. Ну что, пойдёмте?

Киваю, и мы начинаем медленно двигаться. Меня всегда «цепляли» работы Врубеля, и сейчас я с жадностью рассматриваю картины, которые привезли для выставки из других городов. Мой спутник время от времени обращает моё внимание на те или иные детали, рассказывает интереснее экскурсовода, с ним такой поход — самое настоящее погружение в искусство.

Мы останавливаемся перед акварелями. Герман проходит чуть вперёд, а я вглядываюсь в резкие, изломанные линии, наброски черт и лиц. И вдруг из-за спины доносится негромкий голос, я сразу узнаю столько раз читанные слова:

"Я тот, которому внимала

Ты в полуночной тишине,

Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне…"

Разворачиваюсь так стремительно, что теряю равновесие, и меня подхватывает крепкая рука, помогая удержаться. Первое, что вижу в тусклом музейном освещении — знакомые тёмные глаза. А ведь однажды я сравнила его с Демоном…

Не знаю, что толкает меня продолжить:

"Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы…"

И останавливаюсь, задохнувшись, потому что дальше…

— "И, видишь, — я у ног твоих", — тихо договаривает мужчина*.

Шум выставки как будто отдаляется, а напряжение между нами, наоборот, нарастает. Его взгляд останавливается на моих губах, выражение лица меняется, и я с трудом сглатываю, чувствуя, как пересохло в горле.

Не знаю, что произошло бы дальше, но мы оба крупно вздрагиваем, услышав обращённые к нам слова Германа Эдуардовича:

— Давно я не слышал, чтобы кто-то вот так легко подхватывал друг за другом классические цитаты. Бальзам на моё барахлящее сердце.

Добрынин опускает руку, которой продолжал придерживать меня всё это время, я делаю шаг назад и оборачиваюсь к Герману. Лицо, по ощущениям, просто полыхает. Старик лукаво мне усмехается и, посмотрев на хирурга, говорит:

— Добрый день, Никита Сергеевич. Надеюсь, вы составите нам компанию?

— Здравствуйте, Герман Эдуардович, — Добрынин безукоризненно вежлив, улыбается краешком губ. — Только если ваша очаровательная спутница не против.

— Я уверен, что она будет рада, не так ли, Аннушка? — они оба поворачиваются ко мне, и меня охватывает непреодолимое желание развернуться и сбежать.