Книга Наследники чужих судеб, страница 54 – Ольга Володарская

— Она ходила на кладбище как к себе домой, так?

— Да. Всех детей своих в сторожке зачала, так что имела право.

— Это она тебе рассказала об этом?

— Отец перед смертью. Мне не нравилось, что она там трется, сам понимаешь почему, но саму Марфу я еще терпел, а сыночка ее… Ваню-Пакета не выносил! Дурачок всюду совал свой нос, и я боялся, что он нас случайно выдаст.

— Каким образом? Он тогда даже не разговаривал.

— Орал зато громко! Не мальчик, а пожарная сигнализация. Как-то забрался в Егоровский склеп, где Годзилла велел спрятать тело (его ночью должны были вывезти), да напугался и начал вопить. Ладно, я тогда к отцу пришел, услышал и выволок его… Хотел отмудохать, да успел только пинка дать, как батя подбежал с воплем: «Не трогай брата!»

— Ванюшка понимал, что вы кровные родственники?

— Черт его знает. Мне кажется, нет. Но отец считал, что тот совсем не дурак. «Он притворяется!» — улыбался он всегда. И просил меня быть к Пакету добрее, участливее. Вести себя с ним как с младшим братом.

— У тебя получалось?

— Я его терпел, уже хорошо. Не гонял. А когда эра Годзиллы миновала, даже приваживал.

— Зачем?

— На Пакета, уже подросшего, можно было оставить кладбище. Для него оно как дом родной, то есть не просто привычное место, а дорогое. Ванюшка оберегал погост. Когда я уходил в загул, оставлял вместо себя его. Или Марфу. Иногда они вдвоем ночевали в сторожке.

— В этом была надобность?

— Еще какая! В середине нулевых появились странные молодежные движения. Стало модно заигрывать со смертью, проводить ритуалы на могилах. И кладбище при ольгинской Рождественской церкви стало манить дурных малолеток. Там и тишина, и красота, и история.

— То есть Ванюша и его мама в твое отсутствие гоняли с кладбища готов?

— Еще алкашей. Куда ж без них? На могилки конфетки кладут, а рядом лавочки, как не расположиться на них?

— Тот, кто захоронил на погосте двух девушек, не был готом или алкашом. Хладнокровный убийца, вот он кто! Душитель. Маньяк. Он либо умертвил Катерину и Агнешку в сторожке, либо приволок их тела на кладбище, чтобы закопать. В любом случае у убийцы было несколько часов на то, чтобы произвести все действия.

— Свая, ты подозреваешь меня?

— Конечно. И я бы уже заключил тебя под стражу, если бы не одно «но». Их не насиловали. Ты же, я уверен, воспользовался бы моментом. Только не говори мне, что не брал девушек силой. Все вы, годзилловцы, это делали. По кругу пускали…

— Когда это было? — набычился он. Не хотел вспоминать то прошлое, в котором он был шестеркой бандита. — В прошлом веке?

— Нет, уже в настоящем. В Ольгино девяностые задержались.

— Твою сестру и ее подружку я знать не знал. Им по пятнадцать было, когда в секту попали? Девочки еще. Я всегда любил женщин постарше. Милф, как сейчас говорят. Не стал бы я их заманивать к себе. Убивать тем более. Не мокрушник я.

— Но ты подельник по природе своей. — Этим словом он заменил обидное «шестерка». — Поможешь, прикроешь, умолчишь. Если знаешь, кто причастен к смерти девушек, говори сейчас. Коль это всплывет потом, я тебя закрою.

— Клянусь, я ничего не знаю, — ответил Синий.

Не думал, сразу выпалил эту фразу. И как бы Зорин внимательно в его лицо ни всматривался, так и не считал с него эмоций. Поди пойми по мятому и обгоревшему пакету, что внутри его.