Книга Наследники чужих судеб, страница 90 – Ольга Володарская

Взявшись за тонкие бретельки, Оля собралась скинуть их с плеч. Красиво раздеться то есть…

Но услышала стук в ворота и кинулась к дивану, на который сбросила одежду. Натянув на себя футболку и джинсы, она выглянула в окно и крикнула:

— Кто там?

— Это я, Серафима!

— Минутку.

Сграбастав сорочку, она сунула ее в шкаф. Остальные покупки задвинула за дверь. Незачем хвастаться обновками перед девушкой, которая носит дешевое и невзрачное шмотье. Если ее спросить почему, Фима скажет: «Мне плевать на внешний вид». Или выдаст пословицу: «Не вещи красят человека, а добрые дела!» Но Оля знала, сколько соцработники зарабатывают, и понимала, что причина еще и в этом: Фиме не хватает денег на одежду. Любая девочка, девушка, женщина хоть иногда хочет принарядиться.

— Как поживает Василий? — спросила Фима, когда Оля впустила ее во двор.

— Отлично. Уже освоился и выбрал себе место.

На девушке сегодня были те же штаны, что и вчера. И та же рубаха. Но ведра при ней не оказалось.

— Чай или кофе? — спросила Оля, введя гостью в дом. Та пожелала чаю.

— Часы пошли? — удивилась она, услышав щелканье стрелок. — Надо же! Они встали, когда Анна Никифоровна умерла. — И пояснила: — Я помогала с похоронами, поминками.

— Как соцработник?

— И не только. — Фима подошла к Василию, попыталась взять на руки, но тот не дался. Ему прекрасно лежалось на подушках. — Я считала ее близким человеком.

— Но ты же говорила, что в доме бывала всего несколько раз?

— Я врала, — выпалила она и залилась краской. На Олю она не смотрела, а следила за стрелками часов. Наверное, их движение ее успокаивало. — Не смогла сразу признаться, потому что у меня проблемы с доверием…

— Но бабушке моей ты доверилась?

— Не сразу, но да. И я жалею о том, что не сделала этого раньше, а дотянула чуть ли не до конца ее жизни.

— На чердаке пряталась не твоя подруга, а ты? — догадалась Оля. Фима понуро кивнула. — Значит, твой отец — бесноватый алкаш? — Вчера она о нем не упоминала вообще, только о маме и сестре. Оля думала, они втроем живут.

— Нет, он вообще не пьет.

— Но бьет?

— Пальцем не трогает. Он почти идеальный… Для всех ольгинцев, кроме меня. Я его ненавижу!

— Но этому должна быть причина!

Серафима угрюмо молчала. Сейчас она больше, чем когда бы то ни было, походила на подростка. Обиженного, протестующего, уверенного в том, что его никто не понимает.

— Поделись со мной, Фима, — мягко попросила ее Ольга. — Как с бабушкой моей. Если она тебя поняла, может, и я смогу?

— Отец не дает нам самостоятельно дышать, — начала она. — Как будто мы пациенты с поврежденными легкими, а он доктор, подключивший нас к аппарату ИВЛ. Только мы здоровы, а он трубку не вынимает… Якобы ради нашего блага! Мать к этому привыкла и ничего менять не хочет. Ее волю поработили давным-давно. У сестры ее и не было. Она слабая не только телом, но и духом. Им хорошо в плену.

— Что тебе мешает из него вырваться? Взрослой, здоровой, самодостаточной девушке?

— Силы воли мне не хватает! Я боюсь окружающего мира. Он чужой, незнакомый. Отец не отпустил меня в Энск учиться. Я получала образование в педагогическом училище, филиал которого в Ольгино. Просто сказал: «Я запрещаю!» Даже голоса не повысил. И я подчинилась. Правда, в качестве протеста вот это сделала, — и, расстегнув две верхние пуговицы, продемонстрировала татуировку ласточки над грудью. — За это меня уже наказали.