Книга Зимняя коллекция детектива, страница 332 – Анна и Сергей Литвиновы, Татьяна Устинова, Татьяна Полякова

– Я к нему равнодушна, – отрезала Леся. – И говорю я не об этом… тьфу, чуть не сбил!.. Я о том, что в мойке в тот момент стояла чашка… Одна-единственная…

– Ну и что? – пожал я плечами.

– Здесь, в коттедже, как и в вашем, имеется посудомоечная машина, – начала рассуждать девушка. – Обычно всю посуду составляют сразу в нее. И после вчерашнего совместного обеда Гореловы убрали грязную посуду в машину. Или, может, они не обедали вовсе?.. А вот единственную чашку почему-то оставили в мойке.

– Подумаешь, – я опять дернул плечами. – Забыли. Или пили воду во время или после сексуальных экзерсисов.

Мне показалась, что Леся сегодня перетрудилась, потому и придает значение глупым, не имеющим отношения к делу мелочам. Девушка словно прочитала мои мысли:

– Ну и устала же я сегодня… Слушай, давай для разрядки прошвырнемся по освещенной трассе? Километров семь-восемь? А на обратном пути впечатлениями от допросов поделимся…

Но мне, признаться, за сегодняшний день Леся с ее властным характером и постоянным давлением на опрашиваемых поднадоела. И меня совсем не грела перспектива по новой пережевывать в ее обществе обстоятельства убийства.

Я покачал головой:

– Знаешь, Леська, я лучше на гору пойду. На доске поношусь.

Разделить свое общество я ей не предложил.

– Ну, как знаешь, – сухо промолвила она. Однако я заметил, что мой отказ ее задел.

…Не помню, писал ли я, что здесь, на горе, полным-полно русских. А в баре «Гондола», куда я зарулил уже вечером, изрядно накатавшись, и вовсе слышалась одна родная речь. Наверное, тому виной был наш национальный характер. Тут я не только любовь к горячительным напиткам имею в виду. Ведь наш человек, как известно, долго запрягает. И если представители других, более дисциплинированных, наций обычно выходили на трассы сразу же, как открывались подъемники, то есть в десять утра, практически затемно, то россияне (по нашей компании сужу) припаздывали. Стартовали в полдень, а то и позже. И к шести-семи вечера, когда дисциплинированные англичане, финны и разные прочие шведы укатывались вусмерть и расползались по коттеджам и апартаментам отлеживаться, наши только начинали зажигать.

Я сидел за стойкой и потягивал глинтвейн, когда ко мне подошли трое мощных, бритоголовых молодцев российских кровей. Когда бы подобные будки подвалили в столичном баре, я бы, не скрою, напрягся. Но здесь, на вольном шенгенском воздухе, почему-то казалось, что ничто криминальное мне не грозит, поэтому я совершенно спокойно поднял на них глаза.

– Слышь, земляк, – спросил у меня первый, – это у вас там мужика замочили?

Я никаких подписок о неразглашении не давал, поэтому кивнул:

– У нас, – и лишь подивился, сколь стремительно разлетаются слухи, даже если живешь в лесу в отсутствие всяческих средств массовой информации.

– Пойдем выйдем, побазарим, – предложил второй, и тут я все-таки слегка вздрогнул, потому как конструкция «пойдем выйдем» в устах двухметроворостого шкафа обычно не сулит ничего хорошего.

– Да ты не бэ, – добавил третий, – терок не будет, побазланим просто.

Что мне оставалось делать? Я вышел из бара вслед за ними на снег, освещенный мощными прожекторами. В голове вдруг сама собой возникла фраза: «Пьянящий воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку». На всякий случай я не стал сильно удаляться от дверей и постарался не поворачиваться к бритоголовым спиной. Вдобавок заприметил воткнутую в снег забытую кем-то лыжную палку – хоть будет оружие, если разговор вдруг перейдет в махалово. Ясно, что у меня одного против троицы шансов победить ноль целых ноль десятых – но, может, до приезда полиции продержусь?