Книга Личные мотивы, страница 36 – Софья Ремез

Ее голос звучал низко, мягко и очень приятно. Илье Борисовичу хотелось слушать его бесконечно.

– Мотив. Для преступления нужен мотив, – Илья Борисович вгляделся в кострище. – Как будто недавно жгли? Угли свежие. Тут был какой-то праздник?

– Не думаю… Вообще, мы собирались встретиться здесь после прощального ужина. Аня хотела спеть. Но потом, когда выяснилось, что ничего не будет, настроение у всех испортилось. Разошлись.

Илья Борисович подошел к кострищу и расковырял угли палочкой. На палку намотались какие-то тряпки. Где-то он видел что-то похожее. В голове вспыхнуло и сразу погасло. Нужно было вспомнить, но все уже ускользнуло. Он машинально оторвал кусочек тряпки и положил в пакетик для улик.

– С вами все хорошо? – Жанна отложила краски и обеспокоенно смотрела ему в глаза.

– Просто не выспался. Никак не мог уснуть.

– Если сегодня опять не сможете, заходите к нам. У нас есть мелаксен. У Сержа с детства проблемы со сном. Ему мелаксен давно не помогает, больше от нервов его пьет. Но вам поможет, если не злоупотребляли раньше. О! Серж! Как раз о тебе и говорим!

Четве́ргов появился откуда-то из-за спины Ильи Борисовича.

– Не могу тебе дозвониться! Куда ты дела телефон? Рисуешь? Жанка, пойдем на обед! Я прошу тебя! Не оставляй меня с ними! Там Иванов опять хвастается статистикой. Четыре авторских за два дня. Хочется его убить. Да, я завидую. Да, я так не умею. Ну что ты смотришь? Семенова сейчас зачитывала вслух рецензию Скоповой… И там все эти «пронзительно точный, безжалостный текст», «точка боли» и прочая пошлятина. Нет, я не завидую. Мне правда противно это слушать. Пожалуйста! Пойдем вместе, а то я опять скажу что-то бестактное… – Четве́ргов говорил так, как будто вообще не замечал следователя. – Я не хочу пропустить обед, там все очень вкусное!

– Сержик, как же я тебя люблю, – Жанна обняла Четве́ргова.

Илья Борисович хотел предупредить, что она сейчас испачкает мужа краской, но промолчал. Только поморщился от того, как неуместно прозвучало это признание в любви на фоне затянувшегося каприза Четве́ргова.

– Илья Борисович, вы пойдете обедать?

– Попозже. Вы не боитесь оставлять здесь ваше рисование?

– Нет, не боюсь. Тут, конечно, убивают людей, но вряд ли здесь воруют краски и флоксы.

Они ушли, а Илья Борисович затушил палочку от насекомых и медленно двинулся дальше, стараясь держаться тени. Он попытался представить себе свою жену, но ничего не получилось. Ему как будто уже не хотелось домой. Но и на обед он не пойдет. Они все будут на него смотреть.

Среди пустых лежаков на траве сидела поэтесса Анна, та самая, которая проверяла на нем рассказ. Илья Борисович решил незаметно пройти мимо.

– А вы почему не идете на обед?

Заметила. Илья Борисович обернулся.

– У меня свой график.

– Прекрасно понимаю. И у меня тоже. Свой график и своя жизнь. Мы же не в детском лагере. Меня здесь не любят, вы еще не заметили? Считают стервой. Хотя я просто одиночка. Хотите, научу вас расслабляться? Мне кажется, вы не можете сосредоточиться. Наблюдаю, как вы тут ходите.

Илья Борисович поморщился.

– Знаю, знаю, я тоже не доверяю таким необязательным штукам, как психология и самопознание, но это вроде правда работает.

Илья Борисович почувствовал, как отяжелел. Он послушно сел и положил ноутбук на траву. Откуда-то сверху раздавался голос поэтессы Анны.