Книга Золотое правило молчания, страница 89 – Галина Владимировна Романова

— Прасковья Степановна. Если вы что-то вдруг вспомнили и вам это кажется неважным, вы все равно мне расскажите, — угадал парень ее мысли. — У нас произошло убийство, а мы никак не можем поймать преступника. Чем больше расследуем, тем больше вязнем.

— А я чего-нибудь брякну, увязнете еще больше, — поджала она губы.

— И все же?

Московский малый пожирал ее глазами. Улыбался хорошо, не нагло. И она решилась.

— Помню, Нина молоденькой девушкой, еще до рождения Лешки ездила в Москву. Поехала, как все местные дурочки, за счастьем, за длинным рублем. Наших много тогда укатило. Кто в Москву, кто в Ленинград. И она поехала. Только пробыла там недолго. От силы полгода. А то и меньше. Приехала потухшая, серая. Сразу с алкашом этим связалась. Пожалела его или он ее пожалел, непонятно. Но жить стали вместе. А потом и Лешка народился. Алкаш-то все себе отцовство приписывал, а я всегда сомневалась. Не похож Лешка был на него. Ни грамма. И на Нину тоже не был похож. Я и подумала тогда, что Нина пацана в Москве и нагуляла. А алкаш этот проклятый ее грех и прикрыл.

— А почему вы так думали, Прасковья Степановна? Мальчик мог быть похож на какую-нибудь родню в седьмом колене.

— Мог, а не мог, — беззлобно огрызнулась она. — Потому что на залетного он был похож как две капли воды.

— Что за залетный? — насторожился столичный гость. И принялся что-то искать в своем телефоне.

— Приезжал он тут один-единственный раз к Нине. На машине модной. Музыка на все село из машины. Лешка только-только ходить начал. И тут эта блатата явилась. Но Нина его на порог не пустила. И Лешку спрятала. А алкаш потом месяц пил и все плакал да какие-то рога вспоминал. А что почем, не знаю.

— Вам не удалось рассмотреть этого человека? Который на машине приезжал?

— Рассмотрела. И запомнила. Лешка, когда подрос, его копией сделался.

— Он? — сунул ей под нос свой яркий телефон малый.

— Он.

Малый телефон не убрал. Тут же позвонил кому-то и с ядовитой, неприятной ухмылкой просил передать какой-то девушке, что она ошиблась. Прасковья Степановна к разговору не прислушивалась. Ей зачем? Она сейчас гостя выпроводит и в погреб полезет за солониной. Вымочит мясо к выходным да в чугуне натушит. Дети обещали приехать с внуками. Очень они любили ее мясо из чугунка. Особенно зять. Все о какой-то экологии твердит все время и о чистой еде. Только она понять никак не могла, они у себя в городе не моют, что ли, мясо перед приготовлением? Чудные…

— Вы мне очень помогли, Прасковья Степановна, — не уставая благодарил ее московский малый, обуваясь у порога. — Кстати, а вы ничего не слышали о братьях Стрельцовых? По сведениям от вашего участкового, эта фамилия гремела в вашем регионе в девяностых и нулевых.

— Нет. Не слыхала ничего о таких. Я жила всегда тихо. Не гремела сама и с теми, кто гремел, дружбы не водила.

Она проводила его до калитки. Дождалась, когда парень усядется в машину к подъехавшему участковому. Развернулась и пошла к своему крыльцу. А по пути под визгливый скрип снега под старыми валенками все размышляла и удивлялась.

Вон оно как нагоняет, а! Ничего не утаить в этой жизни. И родного отца Лешка Волков нашел, и жизнь у него наладилась. Нина бы порадовалась сейчас за него или нет? Помнится, того — на модной машине — погнала. И не показывалась на улице неделю. И Лешку не выпускала. Теперь-то понятно почему. Отец это Лешкин был. Настоящий, кровный. Не алкаш-самозванец. Только связываться с ним Нина не захотела.